Парад монстров и василисков можно продолжать: Кутов, Кустов, Заводчиков, Ойфа, Никитина — несть им числа.
И подхалимаж, какой подхалимаж! Прокофьеву нарочно проигрьтают в карты, о Дудине пишут льстивые рецензии, от которых Пушкин, если бы речь шла о нем, сгорел бы со стыда и счел оценку чересчур высокой.
Слышал я анекдот — подражание гоголевскому "Носу":
"Проснулся однажды Михалков в ленинградской гостинице «Астория» и с ужасом обнаружил, что у него нет жопы.
Искал, искал — не находит.
Засунул в штаны подушку и пошел с горя в Дом Писателя, в ресторан.
И вдруг видит — сидит и завтракает его жопа.
Подошел он к столу и спрашивает:
— Это еще что за фокусы? Почему вы — моя жопа — сидите здесь?
И слышит ответ:
— Нет, Сергей Владимирович, я не жопа. Я ваш покорный слуга, секретарь ленинградского отделения — Олег Шестинский".
Члены Союза писателей без конца грызутся, подсиживают друг друга, интригуют. Недаром эту славную организацию называют банкой с пауками.
Вы спросите, как они пишут? Достаточно привести две строчки Сергея Малахова:
"У нее не юбок шуршащий шелк,
А Ульянова пятый том".
Все они — почитайте, если охота — воспевают родину, партию, высокую идейность и коммунистическую мораль.
Как эта мораль проводится в жизнь, хорошо видно на примере Анатолия Аквилёва.
Сначала он служил лагерным охранником. Потом стал литсотрудником журнала "Нева".
Но, как у всякого многостороннего человека, было у него и свое хобби.
Он ездил на Южное кладбище, выбирал похороны побогаче и примешивался к толпе родственников и друзей.
Прослушав несколько выступлений, он выходил тоже, называл себя старым другом усопшего и читал о нем прочувствованные стихи.
Растроганная семья приглашала поэта на поминки, где он напивался вусмерть.
Настучали на него могильщики, которым надоело слушать каждый раз одно и то же стихотворение.
Произошел небольшой скандал, который тут же замяли.
Сейчас Анатолий Аквилёв — заместитель председателя месткома.
Разумеется, жили в Ленинграде и Заболоцкий, и Чуковский, и Маршак, но это было давно.
Где-то здесь же жила и писала свои лучшие стихи почти никем не знаемая Анна Ахматова.
До 36-го года по улицам Ленинграда, как по улицам Петербурга, ходил странный человек, бормочущий стихи совсем о другом городе:
"Когда мне говорят Александрия,
Я вижу бледно-багровый закат над зеленым морем,
Мохнатые, мигающие звезды
И светлые серые глаза под густыми бровями
Которые я вижу и тогда,
Когда не говорят мне Александрия".
И словно строчки стиха, возникают в моем мозгу названия его книг: "Нездешние вечера", "Александрийские песни", "Форель разбивает лед".
Город серый и сердитый,
Ломкий воздух, зимний сплин…
Здесь живет поэт забытый
По фамилии Кузмин.
Он огни Александрии
Видит в северных снегах,
И форели золотые
Бьются в невских берегах.
И никто-никто не знает
(Ведь чудес на свете нет),
Что проспект пересекает
Божьей милостью поэт.
Он и мухи не обидит,
Он и ветру не соврет,
И никто-никто не видит,
Что сегодня он умрет.
Не сойдемся на поминки,
Слово некому держать…
Лишь стихи на черном рынке
Будут снова дорожать.
Свободное копирование
