А с Людмилой Поповой даже интереснее.
В 1956 году вышел первый московский "День поэзии". Там впервые за бесконечно долгие годы опубликовали несколько стихотворений Цветаевой.
Впечатление было — не передать!
С банальной, примелькавшейся страницы смотрели в отвыкшую от правды душу написанные огнем слова. Казалось, бумага свернется в трубочку и загорится.
"Вчера еще в глаза глядел,
А нынче — все косится в сторону!
Вчера еще до птиц сидел, —
Все жаворонки нынче — вороны!
Я глупая, а ты умен,
Живой, а я остолбенелая.
О вопль женщин всех времен:
Мой милый, что тебе я сделала?!".
Выходя из магазина, Лиля лицом к лицу столкнулась с Людмилой Поповой. Пожилая, очень некрасивая, в сером драповом пальто, нос уточкой, седые короткие волосы уложены плойкой.
— Читали? — спросила она Лилю.
И, кривляясь, передразнила: "Мой милый, что тебе я сделала?"
— Разве об этом должна писать женщина?
"Пусть волосы белеют на висках,
Я твердо знаю: старости не будет,
Пока ко мне приходит по ночам,
Что вдохновеньем называют люди".
Лиля удивилась:
— А это чье?
— Как чье? Мое!
Однажды, не выдержав, я спросил у Надежды Поляковой:
— Надя, послушай, зачем ты так пишешь? Ведь твои детские стихи были гораздо лучше.
Она возмутилась:
— Что ты! Разве можно сейчас так писать?
И — злобно — о своем выступлении с Ахмадулиной и Окуджавой, где она успеха, конечно, не имела:
— Я не могу читать, когда на меня из зала наставлены пулеметы.
Много чести Наде! Мне кажется, она с радостью выбрала бы пулеметы, взамен равнодушия, которое ее окружает.
Свободное копирование
