Москва купеческая - 71

Чтобы закончить это короткое описание Москов­ской биржи, мне остается сказать еще несколько слов о действовавших там лицах, — конечно, о персона­жах главных, влиявших на ход ее жизни. О многих, самых замечательных, я уже говорил: о Н. А. Найде­нове, о Г. А. Крестовникове, о П. П. Рябушинском, но о других еще ничего не сказано, а их нельзя не вспом­нить. Из таковых, на первом месте, и далеко впере­ди всех, — С. Н. Третьяков.

Он происходил из одной из почетнейших москов­ских «династий», одной из самых старых и наиболее известных. С. Н. приходился, по прямой линии, внуком Сергею Михайловичу Третьякову, бывшему Москов­скому городскому голове. Их семье принадлежала одна из крупнейших льняных мануфактур — Новая Костромская, и большие земельные владения в городе Москве. Ими были созданы многочисленные благотво­рительные учреждения, носившие их имя. Этим именем была названа одна из московских улиц.,

Отец С. Н., Николай Сергеевич, — единственный сын Сергея Михайловича. Мать его была урожденная Дункер, из семьи московских немцев. Отец его умер рано. С матерью отношения не были очень близкими. Атмосфера в доме была нелегкая, и он не любил вспоминать и говорить о своем детстве. У него был брат и три сестры. Кроме одной из сестер, все были больные и неуравновешенные люди.

С. Н. был женат на Наталии Саввовне Мамонтовой, вышедшей из одной из известнейших московских ди­настий. Женился он рано. Семейная жизнь его сложи­лась неудачно, что сильно на нем сказалось. Он часто жаловался на свою судьбу и на домашнюю жизнь, но тянул лямку, так как очень любил своих детей — двух дочерей и сына. Всегда говорил о них с волнением и чувством отцовской гордости. Они отвечали ему тем же, но все знали, что в семье два лагеря.

С очень молодого возраста Сергей Николаевич ока­зался во главе своего дела. Отец его умер, а в семье его другого деда, Павла Михайловича, не было муж­ского потомства, способного участвовать в руковод­стве фабрикой. Сын Павла Михайловича был больной. Семья же Коншиных отстала от активного руковод­ства. Да и сам С. Н. не был хозяином своей мануфак­туры: большинство паев принадлежало его матери. Но руководить делом и выступать от имени фирмы он мог, и делал это с большим авторитетом. Дело свое он знал, любил и очень им гордился.

В общественной жизни Москвы он принимал уча­стие тоже с самых молодых лет. На Московской бирже он быстро занял одно из первых мест. Был одно вре­мя гласным думы, членом попечительного совета Тре­тьяковской Галлереи. Отовсюду ушел сам и не ставил, впоследствии, своей кандидатуры. Он был основате­лем и бессменным председателем Всероссийского об­щества льнопромышленников и, несомненно, одним из главных авторитетов в России по льняному делу, уча­ствуя во всех общероссийских торгово-промышлен­ных организациях, в частности в Совете Съездов пред­ставителей промышленности и торговли. Он всегда был в самом первом ряду в деле представительства" Московского промышленного района, что особенно показательно, принимая во внимание, что он был «льнянщик», а не «хлопчатобумажник».

Был он неврастеником, человеком неуравнове­шенным, с большим надрывом. Ему были свойствен­ны и высокий полет и глубокое падение. На него труд­но было положиться; иногда, в отдельные моменты общественной работы, он вдруг оказывался «не в фор­ме», а подчас и просто объявлял себя больным.

Не­смотря на его полунемецкое происхождение, в нем со­вершенно отсутствовала внутренняя дисциплина. В дни юности он, несомненно, был «ищущим», отдав дань «толстовству» и «опрощенству». Потом все это про­шло и его характерными чертами стали болезненное честолюбие и невероятное самолюбие.

Не знаю почему, он не имел высшего образования. В университете он был, но его не окончил. Об этом он также не любил говорить. Но он много работал сам и с лихвой возместил отсутствие университетского ди­плома.

У него была очень красивая внешность, свое­образная «порода» старой московской семьи. Дер­жался он самоуверенно, гордо, хорошо одевался и на сравнительно сером фоне московской биржи пред­ставлял заметную фигуру. Он прекрасно говорил — опять-таки с надрывом, — умело владел голосом и об­ладал отличной дикцией. Но он редко сам составлял свои речи, и на его выступлениях часто не было ни души. Он умел быть увлекательным в частной беседе, умел действовать на собеседника, но у него был не­приятный смех, и это расхолаживало.

Было у него еще одно свойство, которое, по обычному в Москве толкованию, служило признаком того, что он человек недобрый и неблагорасположенный: он очень непри­ятно играл в карты. Вообще его избегали брать в ком­панию и, как человека не компанейского, не очень лю­били в светской жизни купеческой Москвы.

Со своими сотрудниками и даже с сослуживцами, он держался гордо, порою надменно. Он им импони­ровал, но и в этой среде его недолюбливали, зная его самопреклонение и уверенность в том, что он не та­кой, как все, что ему судьба должна покровительство­вать и что ему надлежит занимать «под солнцем» та­кое место, где он будет ярко освещен его лучами.

Александр Иванович Коновалов займет, конечно, видное место в истории русской общественности, по своей роли и во Временном Правительстве, и в Госу­дарственной Думе, и в Центральном военно-промыш­ленном комитете, но его общественная подготовка пригодилась на Московской бирже. А. И. не имел выс­шего образования, учился в Катковском лицее, кото­рого не окончил. Диплом среднего образования, во всяком случае, у него был, так как шла речь о его вы­боре в Государственный Совет, а это было необходи­мым цензом.

В дальнейшем, однако, А. И. настолько восполнил свои познания, что стал одним из наилучших знато­ков и экономики, и русского народного хозяйства в частности. Кроме того, он был отличный музы­кант, — ученик, если не ошибаюсь, А. И. Зилоти.

Его успеху в области экономики немало помогла его работа в Биржевом комитете. Начал он ее еще при Найденове, но при Крестовникове занял одно из пер­вых мест и некоторое время был заместителем пред­седателя. Ему принадлежит разработка одного из са­мых основных организационных вопросов в области промышленности и торговли «Желательная организа­ция Торгово-промышленных палат», явившаяся результатом длительной разработки этой проблемы в особой комиссии, где он был председателем, а В. И. Мосальский секретарем. Вопрос остался неразрешен­ным, и труды пропали даром, но в подготовке буду­щего законопроекта Коноваловский материал занимал руководящее место.

Мне лично пришлось очень немного работать с А. И. по Биржевому комитету: в мое время его уже не было; мы больше встречались в Коммерческом институте, где он был ближайшим помощником А. С. Вишнякова. У него был некоторый перерыв в общест­венной работе, как раз, когда моя работа начиналась. Было что то неладное у него со здоровьем, говори­ли — чуть ли не туберкулез, но потом все обошлось. Все-таки произошел перерыв, года в два. А когда он вернулся к общественной жизни, то был выбран в Го­сударственную Думу, и начался петербургский период его деятельности. Правда, он всегда оставался выбор­ным биржевого общества.

Александр Николаевич Найденов был, в известной мере, противоположностью своему знаменитому отцу:

в нем не было ни блеска, ни яркости, ни «огненности», о которой говорит В. П. Рябушинский. Зато это был человек работы систематической, может быть, рутин­ной, незаметной для внешнего глаза и неблагодарной, но той работы, на которой держится жизнь каждого учреждения.

Все свое время он делил между Торговым банком, где был председателем правления, и Бирже­вым комитетом, куда приходил после банка и где вы­полнял всю текущую, скучную, никого не соблазняв­шую работу. Мы были с ним в очень добрых отноше­ниях (я был членом Совета Торгового банка), и он просил меня замещать его в будничной работе Коми­тета, что я охотно делал.

Во время моего участия в Комитете А. Н. был старшим заместителем председателя, и на его обя­занности было, в отсутствии Рябушинского, предсе­дательствовать.

Николай Давыдович Морозов был подлинно ду­шой всей деятельности Биржевого комитета за последние 10-15 лет. Это был довольно своеобразный чело­век, являвший сочетание старой старообрядческой косности и углубленной, западной, вернее английской культуры. В Англии он долго жил, учился фабричному искусству, сохранил с этой страной тесную связь, лю­бил все английское и считался англичанином. Редко когда он занимал какое-либо крупное общественное место, но это не мешало ему, будучи рядовым выбор­ным, решающим образом влиять на ход дел. Я упоми­нал уже о его борьбе против «неплательщиков».

Он был моим соседом по имению. В 1911 году он купил Льялово, имение Белосельских-Белозерских, где были истоки реки Клязьмы. Он выстроил там весьма парадный дом в английском стиле, напоминавший ре­зиденцию какого-нибудь крупного английского поме­щика. Его владение стало губернской достопримеча­тельностью.

После революции он жил в Америке, где и скон­чался.