Я б не поверил, что во сне

Я б не поверил, что во сне

       Это все приснилось мне...

Г. Поженян

Ночь на канале. Куполами

венчанный мрамор и стекло.

Мерцая тусклыми огнями,

гондолы дышат тяжело.

Непонятые и чужие,

как бы приплыв из дальних стран,

они уйдут в края глухие,

в великой вечности туман.

Райнер Мария Рильке, 1897.

В Венеции нас встречали представитель оргкомитета симпозиума и переводчица Интуриста. Обе симпатичные дамы были в слезах: оказалось, что именно в этот день была объявлена забастовка водителей автобусов, и нам грозила ночевка в аэропорту. Возникшую проблему удалось довольно быстро решить... с помощью бутылки русской «Столичной» из того самого чемодана. Как было не вспомнить стихи моего друга Игоря Тарабукина:

       Меняют курс,

То спад, то взлет,

Динары, лиры, франки,

Одна валюта круглый год

Верна себе – «полбанки»!

Итак, поздно вечером мы разместились в венецианском отеле, наскоро поужинали и быстро собрались смотреть ночной город. Переводчица и представитель остались в отеле утрясать неустойки: ведь нас приехало тринадцать, а заказаны были все тридцать мест. Нам же пришлось объяснять, что у остальных оказались неотложные дела дома...

Представитель Интуриста предупредила, чтобы мы гуляли группами, не заблудились, не поздно вернулись. И хоть мы «гуляли группами», но, конечно, заблудились в маленьких переулочках между бесчисленными каналами и мостиками. Я поступил неосмотрительно, надев в то утро новые туфли. После самолетов, парижской экскурсии, прогулки по Венеции ноги отекли, туфли нещадно жали. Я снял их и опустил ноги в холодную воду венецианского канала. Это была еще одна ошибка: мокрые ноги я и вовсе не смог втиснуть в туфли. Под смех моих коллег я вынужден был идти дальше босиком. Но вскоре мы убедились, что на мои босые ноги никто на улицах внимания не обращает.

Зато мы с советским любопытством наблюдали за толпами гулявших по ночной Венеции. Это был самый настоящий маскарад: рядом с чопорным английским лордом в черном смокинге и с моноклем гуляли дамы в платьях с декольте до четвертого позвонка. Американские длинноволосые хиппи мирно дремали на ступеньках лестниц, а рядом танцевали под звуки банджо полураздетые африканцы с кольцами в ушах и носах, в головных уборах из птичьих перьев. Чинно по мостикам гуляли монахини, одетые то в черные, то в фиолетовые одежды. Им учтиво уступали дорогу всегда улыбающиеся низкорослые японцы в модных в ту пору белоснежных нейлоновых рубашках. Никому в этой пестрой толпе, в этом вавилонском смешении языков не было дела до моих босых ног...

Заблудившись, мы не смогли среди праздно шатающихся найти ни одного венецианца, который бы показал дорогу к нашему отелю. Улочки и мосты ночной Венеции принадлежали только туристам. Трудовая Венеция либо спала, либо напряженно трудилась, обслуживая туристов в ночных ресторанчиках, клубах и кафе.

С приключениями мы вернулись в отель только к утру. Перед входом в него я все же надел носки... Представитель Интуриста дремала в кресле в шикарном вестибюле. Увидев нашу группу, она спросила: «А где остальные?».

Оказывается, вторая половина тоже заблудилась и вернулась еще получасом позже. Мы ожидали упреков, а милая дама сказала: «Не вы первые, не вы последние теряете голову в Венеции!».

Назавтра была экскурсия по Венеции, прогулка по каналам на катере и гондолах. Мы слушали итальянские песни гондольеров, и по традиции, существующей в Венеции, как все русские, должны были спеть «Вдоль по матушке по Волге».

Интересной была экскурсия по Дворцу дожей. Дож по-латыни – вождь. Около одиннадцати веков правили дожи Венецианской республикой, но власть их была очень ограничена. В роскошном зале Дворца по периметру мы увидели галерею портретов всех венецианских дожей. Я обратил внимание, что одного портрета в ряду недостает. Гид, уловив мой взгляд, сказал: « Этот дож захотел стать диктатором. За то он и был лишен чести попасть в эту галерею. С другими диктаторами расправляются иначе: одних то кладут в мавзолеи, то выносят оттуда, других подвешивают за ноги на деревья ( это он намекнул на конец Муссолини ). Третьи травятся сами. Четвертых отправляют директорами электростанций (намек на судьбу Маленкова). Жаль только, что большинству воздают должное лишь после смерти...». И замолчал, явно наблюдая за тем, какую реакцию вызвала его почти политическая речь...

Русский язык нашего гида был практически безукоризненным, если не считать южного акцента. Он сказал, что выучил его самостоятельно по книгам Толстого и Салтыкова-Щедрина. Показав московское издание сказок Салтыкова-Щедрина, он добивался от нас объяснения непонятных слов, а оказалось, что это были просто опечатки в тексте. И внутриполитическую обстановку в России он знал не хуже нас, и вопросами своими часто загонял в тупик. Делал он это аккуратно, чтобы его нельзя было упрекнуть в политической агитации, но думать заставлял.

Академик Колотыркин после экскурсии сказал: «Я бы взял его к себе в институт на работу, чтобы вел политучебу...». Кто-то возразил, мол, он – антисоветчик. А Яков Михайлович ответил: «С умным человеком и поспорить приятно».

Мы пробыли в Венеции – городе-сказке – два дня. Я и потом долго не мог формулировать, что же меня больше всего поразило там.

Многие называют Санкт-Петербург Северной Венецией. Я очень люблю Питер, но согласиться с таким сравнением не могу. Дело в том, что Санкт-Петербург – очень красивый город на Неве. Мы гуляем по его набережным и проспектам, любуемся белыми ночами, разведенными невскими мостами и ажурными мостиками на каналах. И никогда не забываем, где мы находимся: нас не покидает чувство прекрасной реальности.

В Венеции же возникало совсем незнакомое чувство. Казалось, что мы попали в сказку или театр с великолепными декорациями. И спектакль этот такой, что ты забываешь об условностях и считаешь себя не просто зрителем, но и участником представления. Моментами с испугом мне казалось, что кто-то скажет: «Спектакль окончен!». Закроется занавес, и я больше не увижу всего того, что окружает меня на этой сцене. В Петербурге я восхищаюсь красотой реальной, а в Венеции восхищался красотой сказочной... И бесполезны сравнения и сопоставпения: людям нужны обе эти красоты.