Сказ о том, как русский командир в три раза немецкого барона превзошел, или «"Утомленные солнцем" по-вологодски»
В империях всегда хватало страху,
история в них кровью пишет главы,
но нет России равных по размаху
убийства своей гордости и славы
И. Губерман
В тридцатых годах в вологодских Красных казармах стояла 10-я стрелковая дивизия. Формировалась она в основном из вологжан и архангелогородцев.
Году в 1933 прибыл в дивизию из Москвы новый командир комбриг Афанасий Павлович Трифонов. Большую и трудную жизненную школу прошел этот человек. Рабочий архангельских лесозаводов, он еще юношей связал свою судьбу с революционными организациями. Бывал и за границей, где учился в партийной школе. Из таких школ, вероятно, наиболее известна была на итальянском острове Капри: под видом русских сельских учителей в ней занимались большевики. Бывал в этой школе и Максим Горький, и другие деятели русской политической эмиграции.
Вместе с революционной наукой Афанасий Трифонов освоил европейские языки, пристрастился к чтению. Он участвовал во всех революционных событиях, стал кадровым командиром Красной Армии. Был начальником артиллерии крепости Кронштадт. Со временем окончил военную академию, стал он одним из руководителей организации, которую мы теперь знаем под именем «Аквариум» – загранразведки Красной Армии.
В начале тридцатых годов политические отношения между Советским Союзом и Германией стали несколько улучшаться. Немецкие офицеры приехали учиться в советские училища. Так, наше танковое училище, кажется, в городе Горьком окончил будущий немецкий генерал Гудериан – «гений танковой войны», автор известной всему миру книги «Внимание! Танки!». Учился в Советском Союзе в ту пору и будущий командующий Люфтваффе – военно-воздушными силами Германии, ближайший соратник Гитлера Герман Геринг.
На военные маневры в Германию пригласили высокую советскую делегацию во главе с легендарным героем Гражданской войны Климом Ворошиловым. В ее составе оказался и комбриг Афанасий Трифонов.
Перед началом маневров состоялось представление нашей делегации высшему германскому генералитету. Выхоленные потомственные прусские офицеры гордо представлялись своими полными титулами и званиями, как того требовал этикет: генерал граф такой-то, генерал барон такой-то... Наши отвечали короче: комкор такой-то, комдив такой-то ...
Когда очередного немца представили Афанасию Трифонову, из-под острых прусских усов он услышал высокомерное немецкое «Генерал барон фон Тофф!». В тот же момент какие-то чертики промелькнули в глазах красного командира. На весь зал четко прозвучал его озорной ответ: «Комбриг Афон ТРИ-фон-Тофф»!
Не выдержал Клим Ворошилов: так и прыснул смех в его коротко постриженные усы, несмотря на всю официальную обстановку дипломатического приема. А русский комбриг тихо, с язвительной улыбочкой добавил по-немецки: «Entschuldigen sie uns bitte!» ( Извините нас, пожалуйста!).
Когда маневры закончились и собралась наша делегация на дружеском обеде, Клим Ворошилов предложил тост за комбрига Трифонова, который «в три раза немца превзошел», которого он и на трех генералов-баронов не променяет. Вернулись наши в Россию, и прислал Клим Ворошилов комбригу дорогой по тем временам подарок – фотоаппарат ФЭД: уж очень ему понравилась шутка Афанасия Павловича.
Но что-то к тому времени стало меняться в нашей стране. С высокой московской должности Афанасия Павловича послали в Вологду командовать дивизией. А с 1935 года он по совместительству стал еще военкомом всего Северного края. Жил он с семьей в начале улицы Урицкого, в доме, где сейчас располагается музей художника Пантелеева. Был я дружен с одним из сыновей Трифонова, с Володей. Бывал в их доме. Главная комната в нем была занята библиотекой: стеллажи с книгами тянулись к потолку. Любимой литературой комбрига были издания по военной истории: он тщательно собирал и внимательно штудировал их. А еще увлекался философией. Продолжал и в Вологде совершенствоваться во французском языке. Лица комбрига Трифонова детская моя память не сохранила, но помню его сидящим высоко на лесенке около книжного стеллажа, в военных галифе и теплых вязанных шерстяных носках.
В тридцать шестом командный состав дивизии был вызван в Москву, где всем командирам вручили высокие правительственные награды за прекрасные результаты в боевой и политической подготовке дивизии. Комбриг получил орден Красной Звезды. Присвоили ему звание комдива.
А в трагическом тридцать седьмом чуть ли не в одночасье весь командный состав 10-й стрелковой дивизии от командира и до взводных был арестован. Начались страшные допросы, о которых через много лет рассказал мне бывший помощник начальника политотдела дивизии Ириней Иванович Склокин и один из бывших красных командиров Порфирий Дмитриевич Иванов. Комбриг простучал тюремной азбукой по всем камерам свой последний приказ: «На допросах всем подписывать самые абсурдные обвинения, всю «вину» сваливать на меня одного. Не давать бить себя и калечить. А на суде всем вместе ото всех обвинений отказаться и рассказать о жутких методах следствия».
Надеялся Афанасий Павлович на справедливый суд, а вместо него судьбу командиров 10-й дивизии решали «тройки», фактически заочно и списками выносившие смертные приговоры ...
Самым «мягким» наказанием для военных был приговор «15+5»,что означало 15 лет тюрьмы плюс 5 лет ссылки без права переписки. Объявляемый родным приговор «10 лет без права переписки» фактически означал расстрел...
Жена Афанасия Павловича великая умница Ревекка Исааковна на долгие восемь лет отправилась в ссылку в Казахстан как ЧСИР – член семьи изменника родины, а потом еще многие годы работала в Вологодском туберкулезном диспансере медсестрой. Сыновья Саша и Володя через детдома трудно пробивали себе дорогу в жизнь. Дочка Соня только после войны смогла закончить пединститут и многие годы успешно учительствовала в Вологде.
Только через 18 лет вернулся в Вологду Ириней Иванович Склокин и поехал в Москву знакомиться с сыном-студентом, родившимся через три месяца после ареста отца. Прошел отец и через знаменитый Александровский централ, и через ГУЛАГ, лесоповалы, но убеждения свои и твердость духа сохранил. Среди очень немногих вернувшихся был вологодский поэт, последний из старинного рода Борис Непеин, служивший в политотделе дивизии инструктором по культурной работе. А старший брат Бориса вологодский журналист и краевед так и сгинул в ГУЛАГе. Предание гласит, что их предка вологодского дьяка Непею когда-то еще Иван Грозный посылал первым российским послом в Англию. А имя Непеи шло оттого, что мужчины этого рода вином не баловались.
Вернулся домой через пятнадцать лет красный командир Цой. Его жена погибла вскоре после ареста, а сыну стала матерью школьная учительница, потерявшая в репрессиях мужа. Знавал я еще двух-трех бывших командиров, но ни один из них так на фронт Великой Отечественной и не попал, хотя неоднократно просились даже в штрафбаты. Недавно мне рассказали, что смог пробиться из заключения в штрафбат один из вологодских бывших чекистов. И не просто пробился, а стал Героем Советского Союза.
Где похоронены друзья моих родителей комбриг Афанасий Трифонов, мудрый комиссар дивизии Марк Арш, кумир вологодских женщин красавец и балагур, прекрасный спортсмен, командир полка полковник Мозгов и их сослуживцы, так до сих пор и не известно. А многие бывшие солдаты 10-й стрелковой, ведомые неумелыми «скороспелыми» командирами, сменившими трагически погибшее поколение профессиональных военных тридцать седьмого, полегли в первый же год войны.
На фоне рассказанного беспардонной ложью выглядит статья некоего А. Голенкова «Правда о репрессиях в Красной Армии», напечатанная в газете «Трудовая Вологда» №1, 1995 года, где автор утверждает, что во всей Красной Армии той поры якобы было расстреляно всего 17 командиров. Видно, очень хочется кому-то, чтобы россияне забыли свою историю. Но старые вологжане помнят трагедию 10-й стрелковой дивизии.
Свободное копирование
