Человек маленький Да-На-Ни
Из прошлого, из туч, из хмары темной,
сквозь дым на нашу улочку глядит
минувший день,
недужный и ненужный,
как вздох последний чей-то:
«Это было...».
Давид Уткес
В доме моих родителей этот человек бывал часто, хотя к числу близких друзей не принадлежал. Умер он в Ленинграде в начале шестидесятых скоропостижно. Могила его утеряна: близких друзей и родственников в Питере у него не было. А в памяти знакомых сохранился образ «человека маленького», как он себя часто называл.
Судьба жестоко распорядилась его жизнью и счастьем. Был он ровесником века. Внешностью походил на потомственного еврейского интеллигента, врача или адвоката. Однако лицо его временами преображалось: казалось, что на нем появляется маска с подобострастной улыбочкой, скрывающая всякие следы интеллигентности и ума. Так случалось, когда кто-то проявлял интерес или просто внимание к обычно молчавшему в больших компаниях скромному провинциальному фотографу.
В молодости он, как говорится, удачно женился по взаимной любви на первостатейной красавице с хорошим приданым. Получил доходную должность в управлении КВЖД.
Теперь мало кто помнит, что значили для России эти четыре буквы, ставшие в свое время символом промышленного подъема страны на грани двадцатого столетия. В преддверии русско-японской войны всего за семь лет была построена железная дорога от станции Маньчжурия к Порт-Артуру и Дальнему через северо-восточный Китай протяженностью около двух с половиной тысяч километров. Стоимость ее имущества оценивалась почти в 375 миллионов золотых рублей, суммой по тем временам баснословной.
Кто же мог подумать, что КВЖД – Китайская восточная железная дорога, призванная связать Россию с Китаем, с Тихоокеанскими портами, станет предметом дипломатических и военных конфликтов, потрясших мир? По этой дороге суждено было везти победы и поражения русско-японской войны. По ней же покинули Родину большие тысячи изгнанных революцией российских эмигрантов. Тяжелыми колесами дорога раздавила судьбы своих строителей, рабочих – и русских, и китайцев. После всех злоключений двух мировых войн щедрая Россия подарила дорогу Китаю.
Но вернемся к судьбе чиновника управления этой дороги. Конфликты на КВЖД в 20–30-х годах привели к тому, что счастливый молодой муж и отец оказался в Советской России, а красавица-жена с младенцем и без всяких средств к существованию – в далекой Америке. Семейные капиталы бесследно растаяли где-то посередине...
Попытки главы семьи получить визу на выезд к семье в Америку закончились тем, что он оказался за решеткой. Из Ленинграда сослали в наш город, потом снова арестовывали и снова выпускали под надзор... В итоге он оказался вольнонаемным фотографом в вологодской тюрьме.
Когда его завербовали в сексоты (в секретные сотрудники, а, проще, в стукачи), я не знаю. Уже после войны он пришел к моему отцу и откровенно рассказал, что «от большого начальника» получил задание «освещать изнутри» жизнь нашей семьи. Но поскольку он не желает нам вреда, а доносить – должен, то предлагает каждое слово своего доноса согласовывать заранее с моим отцом.
Скрывать что-либо в жизни нашего дома не было ни малейшей необходимости. Отец наотрез отказался от такого редакторства, сказав: «Я просто хочу надеяться на Вашу объективность».
Мою мать, любительницу и мастерицу рассказывать анекдоты, этот человек просто умолял не делать этого при нем в присутствии третьих лиц: «Я-то буду молчать, но ведь меня могут перепроверить...».
Аресты и работа в тюрьме сильно сказались на характере «человека маленького». В лексиконе его постоянно присутствовала как рефрен фраза-определение: «...очень хороший человек, ну, оч-чень хор-ро-ший человек...». И так – о каждом, о ком бы ни заходила речь. Только в разговорах с отцом один на один, произнося свою присказку, он иногда с ехидной улыбкой из-под стола показывал кукиш...
В играх с детьми, сокращая свое имя на китайский лад, он называл себя Да-На-Ни, пел шуточные песенки про трех китайцев, всегда носил в карманах орехи или конфеты. Очевидно, сильно тосковал по семье, потеряв с ней всякую связь.
Жил он скромно, снимая углы у одиноких старушек. Однажды моя мать сказала ему: «Не надоело ли Вам жить бобылем по чужим квартирам? Ведь есть же хорошие женщины, готовые связать свою судьбу с вашей!». Мама явно намекала на свою приятельницу, потерявшую мужа на войне.
Да-На-Ни начал привычной скороговоркой: «Хорошая женщина, ну, оч-чень хор-ро-шая женщина...». Затем, как бы одумавшись, он тихо и грустно сказал:
«Но могу ли я ставить под удар ее судьбу? Ведь если меня снова арестуют, она окажется женой врага народа...».
«Какой же вы враг народа?» – в сердцах и искренне возмутилась мать. «Это мы с вами знаем, что я не враг народа, а вот они (и он показал рукой куда-то далеко), они не хотят этого знать: я им нужен на роль китайского шпиона». Разумом и сердцем этого человека владели страх и бессилие.
В годы хрущевской оттепели Да-На-Ни случайно попал на одну из первых американских выставок в Москве. В телефонном справочнике Нью-Йорка он нашел номер человека с именем, что дал когда-то сыну. Представитель компании, кажется, «Белл-Телефон», тронутый необычной судьбой, решил продемонстрировать возможности своей аппаратуры. Связь с нью-йоркским абонентом была установлена немедленно. Так судьба снова свела отца с сыном.
Но, несмотря на уже двусторонние ходатайства, визу на воссоединение семьи Да-На-Ни так и не получил. Ему доверительно сказали, что после многолетнего сотрудничества с НКВД – МГБ ему не следует рассчитывать на личную безопасность в Америке. А потому... Тут-то его сердце и сдало!
Кое-что из рассказанного я узнал много позже от отца. Он сказал мне: «Мы с матерью жалели этого человека. Как я мог отказать ему в нашем доме, когда там, в тюрьме, в 1938 году он умудрился передать мне в карцер кусок хлеба и сообщить, что мою семью пока не тронули...».
В калейдоскопе человеческих судеб жизнь Да-На-Ни мелькнула еще одним стеклышком, но цвет его был печален. У Игоря Губермана я нашел такие строки:
Какие цепи мы ни сбросим,
нам только делается хуже,
свою тюрьму внутри мы носим,
и клетка вовсе не снаружи.