В какой-то момент ассоциативное мышление увело меня от воспоминаний о деде к рассказу об отце. Пора вернуться. Деда Юду Абрамовича я помню слабо. Был он небольшого роста, но широк в кости. Страдал гипертонией. Вот он больно треплет меня за ухо и смеется с тяжелой одышкой, угощает еврейскими сладостями – тейглах. Вот он молится, в ярмолке, накрывшись черно-белым покрывалом – талесом... Я вижу его спину и голову, сидящую прямо на плечах. Он поворачивался ко мне всем телом (теперь я знаю: так поворачиваются короткошеие).
Я стою в дверях и спрашиваю: «Дедушка! А что такое мезуза?». Это слово я услышал от бабушки, но так ничего и не понял, зачем такую маленькую штучку приколачивают на дверных косяках. «Вырастешь – узнаешь», – говорит дедушка. Прости, дед, мы слишком поздно узнаем то, о чем вы, старики, нам не успели рассказать в детстве.
Комплекс беженца, синдром страха перед погромами и войной крепко сидели в сознании старшего поколения. Как только в Архангельске высадился английский десант и в Вологде запахло гражданской войной, дед решил уехать из России за границу. Как тогда водилось, в газете «Известия Вологодского губернского Совета» появилось объявление о том, что Юда Абрамович Подольный с женой и шестью детьми подал заявление о выходе из российского подданства. Но угроза войны миновала, и еще одно бегство не состоялось.
После революции Юда Подольный работал во многих местах, был даже «полномочным представителем Главного Штаба Рабочее – Крестьянской Красной Армии Москвы в должности заведующего участком по заготовке топлива». На пенсию вышел в 1930 году, но и после того работал на высокой должности «старьевщика» в будочке утильсырья. Умер он, как тогда говорили, от удара.
Дети Юды Абрамовича смогли реализовать себя в жизни по-разному. Соломон окончил высшее морское училище. Строил военные объекты на Балтийском флоте, в том числе Ладожскую дорогу жизни из блокадного Ленинграда. Ушел в отставку инженером-полковником. Яков и Моисей специализировались по лесному делу. Моисей с первых дней ушел на фронт и пропал без вести. Только через пятьдесят лет нашлись документы о том, что он погиб.
Младший брат Наум стал специалистом по проектированию водоснабжения и канализации. Даже в войну его не брали в армию: он строил уральские оборонные заводы. Умер он в возрасте девяноста четырех лет.
Сестра Хана не дожила до своего столетия всего три месяца. Жизнь ее прошла в напряженном труде. Но любила и умела она посмеяться. Осколки ее смеха были слышны в репризах Маврикиевны и Никитишны (Тонкова и Владимирова), с которыми она дружила с самого начала их артистической карьеры. А когда в гости к старейшей жительнице московского микрорайона приехал с подарком сам Юрий Михайлович Лужков, она ему пожаловалась: « То ли Бог про меня забыл, то ли я такая страшная стала, что и ему не нужна!».
Судьбы Подольных во всех поколениях ничем не выделялись из судеб миллионов фамилий российских евреев, а порой были и трагичны так же, как и у многих других. Из многочисленной родни, жившей в довоенное время в Стародубе и Могилеве, в 1945 году живыми вернулись с фронта только четверо: подполковник-танкист, сержант-минометчик да две сестрички, которых накануне расстрела родителям удалось через подкоп вытолкнуть из гетто за колючую проволоку. Больше года их прятали по подвалам украинцы-соседи, а потом переправили в партизанский отряд. Во рвах стародубского и могилевского гетто, по подсчетам отца, осталось больше двадцати стариков, женщин и детей рода Подольных.
С годами потерялся еврейский обычай иметь большие семьи. У отца и его четырех братьев вместе было столько же детей, сколько их было у Юды Абрамовича Подольного. Семейную фамилию сохранили в новом поколении уже только кадровый моряк-подводник Лев Яковлевич, автор этих строк и наши дети.
Но есть в нашем роду и инженер, и строитель, и завмаг, и медик, и математики-программисты, и даже редактор-переводчица с африканского языка хаус. Есть доценты и профессора. Подрастает дизайнер по костюмам. Нет только бездельников, пьяниц и тунеядцев. Нет просто непорядочных людей. Каждый достигал всего своим трудом.
В заключение расскажу о таком забавном эпизоде. Один из самых младших Подольных наш внук Данилка, вероятно, от прабабушки унаследовал хорошие музыкальные способности: пел и играл в вологодском детском музыкальном театре. Театр ездил на гастроли в Санкт-Петербург. Конечно, на концерт пришли наши питерские родственники. И когда объявили: «Поет Даниил Подольный», пятилетний ленинградец Яшенька на весь зал вслух и очень звонко произнес: «А я – тоже Подольный!». В зале раздались аплодисменты! Подрастут наши дети и внуки и поймут слова великого Пушкина:
«Гордиться славою своих предков не только можно, но и должно; не уважать оной есть постыдное малодушие... Бескорыстная мысль, что внуки будут уважены за имя, нами им переданное, не есть ли благороднейшая надежда человеческого сердца?»
Свободное копирование
