Подольные - 5

У отца было еще одно качество, выделявшее его из многих: он умел талантливо слушать собеседников, ничуть не хуже, чем говорить! Это редкое теперь сочетание делало его приятным собеседником в общении с людьми даже малознакомыми.

Многие подзащитные просто исповедовались перед ним, как перед священником, а он умел хранить тайну таких исповедей. Сочетание этих качеств с глубокими познаниями в области юриспруденции делало отца прекрасным адвокатом. Но к адвокатской практике он вернулся только после войны.

Были у него свои приемы и методы в построении судебных выступлений, приносившие определенные успехи. Так, еще в 30-х годах он выработал определенную тактику выступлений в судах по «политическим» делам. Отрицая обвинения, скажем, по пунктам страшной 58-й статьи, включавшей все – от невинного анекдота и до политического террора, он умело уводил внимание суда на обсуждение каких-то мелких хозяйственных просчетов, копеечных недостач. Суд погружался в дебри хозяйственных разбирательств, «революционный гнев» постепенно угасал, и тогда отец просил суд назначить строгое наказание в виде условного срока или принудработ по месту службы с вычетом определенного процента из зарплаты... Так удавалось ему избавить многих своих подзащитных от смертельно опасного по тем временам ярлыка «врага народа». Но, справедливости ради, нужно добавить, что многие вологодские судьи «раскусили» секрет отца и сознательно становились при рассмотрении дел на логический путь защиты. Об этом мне рассказывали старые вологодские юристы. Уже в 80-х годах о таком же адвокатском приеме я прочел в романе Анатолия Рыбакова «Тяжелый песок». А еще отец умел сохранять весьма уважительный тон в общении со всеми подзащитными, даже с отпетыми уголовниками. Может быть, это тоже помогло ему в трудные дни тридцать восьмого.

Всю свою профессиональную жизнь отец боролся за повышение роли адвокатов в осуществлении правосудия. Доводилось ему выступать по этому поводу в печати, на совещаниях и съездах. Однако тоталитарный характер строя не мог по определению мириться с независимой и сильной адвокатурой. В такой ситуации отец считал единственно возможным путем усиления влияния адвокатов в судах их максимально высокую профессиональную подготовленность. Потому он постоянно учился сам и организовывал систематическую учебу коллег.

Любил отец работать с молодыми адвокатами-стажерами. В начале 50-х годов в вологодскую адвокатуру из Москвы и Ленинграда были направлены лучшие молодые выпускники юридических факультетов, которым в столицах по понятным причинам не нашлось тогда места. Среди них были фронтовики Яков Вакс и Александр Гринберг, отличники ЛГУ Абрам Соломоник, Александр Кравц, Владимир и Мила Ноткины, Давид Ривман и другие.

Для многих из них отец стал одним из руководителей стажерской практики. Занятия с «адвокатятами», как они себя называли, зачастую проходили за чашкой чая в нашем доме, благо, стол, сделанный еще отцом моей матери, вмещал до шестнадцати гостей. Многие хлопоты работы с молодыми делил с отцом его коллега и самый близкий друг Семен Израилевич Беркович, отличавшийся глубокой личной культурой, тонкой, я бы сказал, артистической душой. В судах он обезоруживал ретивых прокуроров своей подчеркнутой вежливостью, завоевывал внимание судей интеллигентностью речей, личной эрудицией. «Адвокатята» его очень любили, дружелюбно посмеиваясь над некоторой старомодностью его выражений.

Третьим наставником молодых был адвокат другого поколения Григорий Ефимович Розенберг, ни по жизненному опыту, ни по судьбе не походивший на «мэтров» Подольного и Берковича. Войну он прошел боевым офицером контрразведки, имел много правительственных наград, но сразу после войны его уволили из армии. Был он человеком очень общительным, умным и уверенным в себе собеседником, умел и любил затевать споры, в которых порой был даже агрессивен. Таким образом, все три руководителя в чем-то дополняли друг друга.

Многие годы спустя, встречаясь с бывшими «адвокатятами», с доктором юридических наук, профессором, полковником Давидом Ривманом, с ведущими питерским адвокатом Ноткиным, с московскими юристами Ваксом и Гринбергом, я с понятным чувством выслушивал самые добрые слова о вологодской адвокатской школе и о моем отце.

«Иногородняя» молодежь становилась на ноги и постепенно возвращалась в свои пенаты. А вологодские – оставались и вырастали в прекрасных специалистов. Так, вернувшийся с фронта Николай Сошников около сорока лет возглавляет областную коллегию адвокатов, а Виктор Бакин, один из очень немногих уцелевших солдат 22-й армии, героически погибшей практически целиком в 41-м году на Днепре, многие годы после адвокатуры был членом областного суда. О судьбе этой армии прекрасную книгу «Зеленая брама» написал поэт Евгений Долматовский.

Случалось отцу спасать не только подзащитных, но и своих молодых коллег. Вспоминается такая история. Молодой адвокат, заведовавший консультацией в районном городке, в день смерти Сталина послал уборщицу купить траурную ленту к флагу. Ленты в продаже не оказалось. Она купила кусок черного материала, отрезала полосу и простодушно спросила: «А куда остальное?». Последовал столь же простодушный ответ: «Возьмите себе на портянки или сохраните, пока умрет следующий». Такое кощунство в те времена не могло сойти гладко с рук: на следующий день раздался в областной коллегии адвокатов звонок «оттуда»: «Кто такой? Немедленно вызвать сюда и прислать к нам. Мы с ним разберемся!». Отец, замещавший в тот момент председателя, ночью вызвал парня в Вологду, вручил ему трудовую книжку, деньги и сказал: «Следующим поездом уезжай ко всем чертям, в Крым, на Кавказ. Вот тебе справка без дат о том, что находишься в отпуске. И не вздумай появляться ни в Вологде, ни в Питере долго-долго». А в КГБ он доложил, что адвокат вчера уехал в отпуск. Года хватило на то, чтобы дело это забылось. Человек был спасен. Теперь он – известный в мире ученый-лингвист.

Из юридических дел отца некоторые помнятся до сих пор. В Вербное воскресенье 1961 года в одной из вологодских церквей при большом скоплении народа возникла паника: кому-то показалось, что начался пожар. Бросившиеся к выходу прихожане насмерть затоптали много людей. Возникло судебное дело: пытались найти и наказать виновных. В итоге обвиняемым оказался сотрудник епархиального управления, бывший полковник Генерального штаба царской армии Чавчавадзе, в эмиграции – участник французского Сопротивления, незадолго до того вернувшийся из сталинских лагерей.

Отцу местные власти запретили выступать в суде, желая придать делу антирелигиозную направленность. По совету отца был приглашен из Москвы адвокат Александр Моисеевич Гринберг. Все материалы к выступлению готовились в нашем доме «в четыре руки». Доводы обвинения были разбиты вдребезги! В приговоре остались два абсурдных обвинения: почему в храме не было запасного выхода и почему не висел план эвакуации на случай пожара. Столь же нелепым был и приговор: Чавчавадзе наказывался несколькими месяцами принудительных работ по месту службы. Верховный Суд Союза по жалобе адвокатов вовсе прекратил дело за отсутствием состава преступления, попеняв Вологодскому суду за вздорность обвинений. В годы гонений на церковь это была большая профессиональная победа двух адвокатов-безбожников.