Несмотря на предстоящие мне трудности и одиночество, которое я переживал в первые месяцы в Нижнем, я не падал духом, настроение было подъемное: была уверенность, что я стал на правильный путь, что на этом пути я найду разрешение "проклятых" вопросов современности.
Настали рождественские каникулы. Приехал Киселев. Он познакомил меня с московским студентом А. А. Рождественским, а тот повел меня знакомиться е местной революционной интеллигенцией. Центром ее в Нижнем в это время было семейство Метлиных. К ним я и пошел с Рождественским. С большим интересом и волнением шел я к Метлиным: вот, наконец, я увижу революционеров, о которых я читал до сих пор только в романах или в отчете о политическом процессе. На краю города, в конце Канатной улицы, жили они в маленьком доме своего отца, нижегородского мещанина, служившего приказчиком у рыбного торговца {На Канатной улице жил в детстве Максим Горький, в доме своего деда. На этой улице жили небогатые нижегородские мещане, обычно в своих маленьких домишках. Максим Горький, как известно, уехал в 1884 году из Нижнего в Казань учиться.}.
В этот домик я и вошел с Рождественским в один холодный декабрьский зимний вечер. Там мы застали целое общество, как оказалось, почти целиком всю нижегородскую революционную колонию того времени. Была скромная вечеринка. Пили чай, беседовали, пели под аккомпанемент старинных клавикордов. Пели песни: "Дубинушку", некрасовскую "Укажи мне такую обитель", "Из страны, страны далекой", студенческую, с припевом:
Проведемте, друзья, эту ночь веселее,
Пусть вся наша семья соберется теснее.
В этой песне между прочим есть такой куплет:
Выпьем мы за того,
Кто "Что делать?" писал,
За героев его,
За его идеал.
Впервые я услышал пение революционных песен. Сильно подействовало оно на меня.
Перезнакомился со всем обществом. Вот кто там был: два брата Метлины -- Василий Иванович и Иван Иванович. Они были московскими студентами-юристами, исключенными из университета и высланными на родину осенью 1884 года за демонстрацию на Страстном бульваре против реакционной газеты "Московские ведомости" и ее редактора Каткова. Оба они были народовольцами. Особенно сильное впечатление произвел на меня Иван Иванович. Вышесреднего роста, сухой, с красивым интеллигентным лицом, он всем своим обликом производил впечатление человека глубоко идейного. Мне казалось, что вот это настоящий революционер, всецело живущий вопросами революции. Его старший брат, Василий Иванович, полный и благодушный, с несколько обывательским видом, не произвел на меня такого впечатления, как его брат. У них были еще две сестры -- младшая, тогда еще гимназистка седьмого класса, и старшая,. Александра Ивановна; она училась в Москве на акушерских курсах и имела типичный вид "нигилистки": стриженая (тогда стриглись женщины только "нигилистки"), с папироской в зубах. Надо сказать, что в это время выходили уже из моды "нигилистические манеры" 60-х и 70-х годов как среди женщин, так и среди мужчин (длинные волосы, синие очки, плед), но у Александры Ивановны эти манеры были особенно подчеркнуты. В гостях был высланный тоже за демонстрацию на Страстном бульваре студент Петровской сельскохозяйственной академии Губарев. Его фамилия вызывала ассоциацию с вождем русской революционной эмиграции, выведенным Тургеневым! под этой фамилией в "Дыме", но нижегородский Губарев оказался очень скромным человеком и ни в каком отношении не претендующим на роль вождя. Другой гость -- Иван Васильевич Духовской, владелец небольшого книжного магазина, кстати единственного тогда в Нижнем. Он был слепой, притом очень талантливый музыкант. Когда Короленко писал своего "Слепого музыканта", то он много беседовал с Духовским, стараясь проникнуть в психологию слепого музыканта. У Духовского хранилась нелегальная библиотечка, которой я вскоре стал широко пользоваться. Третий гость -- Егор Иванович Орлов, с длинными темными волосами, с темной бородой, в черных очках и с очень мрачным видом. Это был сын крестьянина села Лыскова, бывший семинарист, ездивший работать к известному профессору Петровской академии Энгельгардту, оставившему академию "по независящим обстоятельствам" и севшему на землю в своем имении в Смоленской губернии {Энгельгардт, "Письма из деревни".}. Я потом подружился с Орловым. Он переживал тогда тяжелое время разочарования в революции; впоследствии он поступил в Московский университет и весь отдался науке, был профессором химии в Харькове; ныне в Москве. Наконец, четвертый гость был столяр Китаев. Он принадлежал к нижегородской народовольческой организация начала 80-х годов, возглавлявшейся А. А. Карелиным {А. А. Карелин был потом присяжным поверенным; во время революции 1917 года он объявил себя анархистом и в 1917 и 1918 годах бил членом ВЦИК от анархо-коммунистов.}. Эта организация была ликвидирована жандармерией, и ее глава находился в то время в ссылке. Обломком этой организации и был столяр Китаев; в это время он был владельцем небольшой мастерской с двумя-тремя рабочими и фактически отошел от революции. После этого вечера я близко сошелся с Метлиными, а Иван Иванович стал со мной вскоре заниматься древними языками, так как Ливанский меня мало удовлетворял.
Свободное копирование
