Первые шаги. Уфа - 3

Немного о соседях.

Геннадий Сюткин - с Алтая, учился в Москве, сдержан даже в неформальной обстановке. Качество ценное, но холодноватое. Иван Качер - из местечка Хиславичи, родины моего отца на Смоленщине, учился в Москве, хотя попал в институт с трудностями - жил на оккупированной Германией территории. Рассказывал, как были уничтожены евреи местечка с активной помощью местных жителей, но досталось солоно и всем жителям от бесчинств и надругательств своих соседей-полицаев. Когда немцы ушли, полицаев выловили сами жители и успели повесить их до прихода наших солдат. Корреспонденты фотографировали повешенных на перекладине ворот околицы полицаев, ну, а всю правду тогда публиковать не рекомендовалось. Ваня был человек импульсивный. Дом наш заселили, но газом ещё не пользовались. Я сам подключился к стояку, мылся в ванной с газовой колонкой. В это время пришёл инспектор и опечатал газовый счётчик. Шумел. Иван взял инспектора в охапку и выбросил из квартиры. Скандал был бы велик, но в городской газовой инспекции я уже был не чужим, согласовывал с ними чертежи, а инспектор, в возбуждении, запломбировал открытый кран. Сошло.

Изредка мы позволяли себе пообедать в ресторане гостиницы "Башкирия". Иногда удавалось выполнить работу вне плана института. Ваня, после водки, возбуждался, мы его придерживали. Он обязательно брал на память рюмку со стола, но мог быть и скандал. Однажды он обманул нашу бдительность, отпросился выйти на минуту и исчез. Пошли искать, у подъезда гостиницы стояла новая машина "Победа", Иван успел использовать её как туалет. Он же разглядел скотское поведение компании грузин по отношению к доступным девчонкам, устроил драку, компанию избили с помощью окружающих. Но в жизни он не был эгоистом. Купил курицу, сам варил нам суп. Когда по квартире разошлось зловоние, выяснилось, что он курицу не выпотрошил, а он так зазывно напевал: "Суп, суп!"

Были нечастые общие вылазки. Помню поход на лодке по реке Дёма. Цвела черёмуха, а её заросли вдоль берегов дурманили неповторимым запахом. Дурачились. Течение реки сильное, я с трудом выгребал, а на перекате лодка совсем стала, грёб яростно, а потом понял: на корме шутники вцепились в корягу, и испытывают моё терпение. "О коряги Дёма плещется, не речка - злость, не вода - мороз, не красота - душа растворённая".

Потом долгий период жизни в одиночестве. Маша забеременела, ей категорически запретили рожать местные врачи - узкий таз и... сердце. Она уехала в Москву, к столичным светилам, проявила мужество, решила рожать и дала расписку с согласием на любой исход родов...

Было очень одиноко и физически тяжело. Замкнулся, а чувство неприкаянности в комнате пустой квартиры, сидение на балконе - запомнилось. Телевизора тогда не было, шататься мне не хотелось. Читал. Временами объявлялись подписки на собрание сочинений: Куприна, Паустовского, Гейне, Фейхтвангера, Лондона, Рида и др. Стояли у книжного магазина, перекликались номера очереди. Подписки объявлялись по местному радио. Желающих было много больше, чем привозили книг... В институте сотрудник отдела автоматики получал неофициальное сообщение по телефону за 2 часа до объявления подписки. Нам сообщал. Все бежали на запись, как правило, получали книги.

Было всякое. Пришла симпатичная соседка, моя сотрудница по отделу института - Галя. Её муж в долгой заграничной командировке, а она в отчаянии - не может одна. Я проявил чёрствость, хотя сам лез на стенку - максимализм юности. Маша впоследствии не верила в мою выдержанность, а Галя была благодарна, и обе семьи дружили. Взял отпуск, поехал в Москву. Маша в период беременности приобрела особое очарование, чувствовала себя неплохо, но учитывая дурной прогноз, её уложили "на сохранение" в областной клинический исследовательский институт МОНИКИ, на Чистых прудах. Наблюдал её кардиолог профессор Егоров. Перевели в предродовую палату. Под вечер пришлось мне перелезть через высокую ограду клиники, пробраться к окнам 1 этажа и найти эту палату. Зрелище не для посторонних... Поведала мне, что лежит среди многих рожающих давно, кругом ад, она ничего не чувствует, начался нервный срыв. По молодости я внял её жалобам, дал расписку дежурной о нарушении режима и увёз Машу на квартиру к тёте Кате, старшей сестре мамы, неподалёку, на улицу Домниковку - отдохнуть, перевести дух. Попила чайку и... началось! Шофёр такси проникся ситуацией, ехал как привилегированный, сигналил и быстро выскочил к клинике. Приняли меня, обматерили и, пока шла суета и сбор специалистов, Маша сама родила, без кесарева сечения и осложнений... Сестра-гренадёр на входе приняла от меня цветы, выпивку, ещё раз обругала, но сообщила, что ребёнок - мальчик, без видимой патологии, здоровый. В этом отделении большинство младенцев было с серьёзными отклонениями, но слова сестры о физическом благополучии сына подтвердились.

Немного окрепнув, вся семья отбыла в Уфу. Ребёнок рос подвижным, крепким бутузом до 6 месяцев, а затем появилась слабость, болезненный вид. Обследовали и приговорили мальчишку - слабые лёгкие, не выживет. Башкирия занимала ведущее место по заболеваниям туберкулёзом лёгких, были хорошие фтизиатры, кумысолечебницы, диспансеры, но заключения сыну были пессимистическими. Наконец, пожилой рентгенолог после тщательного осмотра сына, сказал мне, что нужно прекратить общение с врачами, но необходимо улучшить питание ребёнка. Он оказался прав. Маша мало отработала после окончания института, не хотела бросать свою службу в отделе культуры, нужна была няня! Искали долго и без толку, помогли сослуживцы - нашли девчонку. Скоро обнаружилось, что она уходит от ребёнка тайком, оставляя его с температурой, крутит любовь. Выгнали. Положение отчаянное, но вот, на городском рынке я разговорился с пожилой женщиной, и она согласилась приходить к нам в рабочие дни недели. Наступили спокойные дни, ребёнок был ухоженным, женщина обедала с нами, правда, не соглашалась выпить со мной. Прошло время, соседи жаловались мне на мою старушку - при шуме на лестничной площадке, она выдавала отборный мат: мешают спать ребёнку. Как-то заело кран в ванной, когда она мылась, я был дома, зашёл, починил кран, но увидел на теле бабушки уникальные тюремные наколки. Она не стала темнить, рассказала, что отсидела весь период войны за участие в банде, обвинённой в убийствах. Ну, и не пьёт со мной, так как отводит душу только в выходные. Рассказала подробности быта своей отсидки. У неё было так. Поставила сушить валенки, утром не сразу их нашла, её барак ушёл на лесоповал, она попала в чужую бригаду. В лесу заключённые женщины повалили надзирательницу и неспешно отпилили ей голову. Она же была у костра, всё видела, но была здесь всем чужая, могли и её прикончить. Симулировала болезнь, спасалась в лазарете. Выжила.

Когда мы впоследствии покидали Уфу, были слёзы прощания, обещание навестить нас в Москве. Это был человек, может, и без навыков няньки, но очень надёжный, не мелочный.

Быт наш в Уфе был, конечно, достаточно убогий, зарплаты низкие. Были у меня подработки проектные и вне плана института - реконструкция старых котлов станции Дёма, на мясокомбинате, разработки нестандартного оборудования - помогал своему руководителю группы, но это были нечастые эпизоды. Коренные жители города устроены, естественно, намного лучше. Бывал я в отличной, просторной и спроектированной для себя квартире главного архитектора института Мазина. Собирались в праздники дети местной элиты, приглашали нас. Непривычная нам раскованность отношений в этой среде, отсутствие материальных ограничений, да и моральных - отпугивало...