Замерзшую, продуваемую холодными ветрами Волгу мы "форсировали" около трех часов. Перебравшись на другой берег, мы вышли к небольшому рыбачьему поселку. Нас накормили, обогрели, а мы устроили импровизированный концерт. Небольшая изба-читальня была полным-полна народу и все-таки не могла вместить всех желающих. Пришлось, несмотря на холод, открыть окна, чтобы не попавшие в помещение могли хотя бы слышать. Нашим концертом остались довольны. Узнав, какой долгий предстоит нам путь, нам дали на дорогу продуктов.
Ранним утром следующего дня мы двинулись дальше. Наш путь проходил глухими степями. А тут еще началась метель. И вскоре мы уже ничего не видели. Шли наугад. И вдруг в сумерках издалека до нас донесся глухой голос:
- Вправо, вправо, не идите прямо, провалитесь. Лед над треснут.
Мы послушались голоса, изменили направление и скоро в темноте, сквозь снег, стали различать свет, откуда доносились голоса.
Наконец мы увидели человек восемь с зажженными факелами. Это оказались рыбаки. Они спасли нас от смерти, однако, когда мы приблизились, стали нас недоверчиво разглядывать и расспрашивать. Тогда везде ловили шпионов, парашютистов, диверсантов. Мы объяснили, кто мы, откуда и куда идем. Нас выслушали, но все же не поверили. Один рыбак так прямо и сказал:
- Здорово научились говорить по-русски, шпионы проклятые.
Нас окружили и повели в барак, где жили рыбаки. Там спросили:
- Оружие есть?
- Есть,- ответил я,- мы сами и есть оружие. Стреляем по фашистам словом. Говорим же, мы - артисты. Вот наши документы.
Документы посмотрели, но для верности велели показать какой-нибудь фокус. Я тут же достал платок, завязал его, и он сам собой, на глазах "у изумленной публики", развязался. Это произвело впечатление. Не давая зрителям опомниться, Борисовская тут же спросила меня:
- Я слышала, что у вас родилась маленькая собачка?
- Да,- отвечал я,- но не знаю, как ее назвать. Борисовская подумала и сказала:
- Назовите ее "Гитлер".
- Что вы! Моя собачка обидится.
Все присутствующие, а их было около сорока человек, дружно захохотали.
Нам поверили. Но мы решили сразу же, хотя и были очень голодны, дать настоящий концерт. Он длился часа полтора, и зрители после каждого нашего номера говорили:
- Вот это цирк! Вот это здорово!
Потом нас накормили рыбой, напоили чаем и уложили спать. А утром мы вновь отправились в дорогу. Рыбаки качали головами, глядя нам вслед,- впереди на сто пятьдесят километров не было ни одного селения.
Через несколько часов пути, когда силы были на исходе, мы шли, поддерживая друг друга. И очень обрадовались, увидев у дороги скирду. Зарывшись в нее, мы заснули. Но Анна Николаевна спала как-то беспокойно, а наутро у нее начали болеть спина и ноги и что-то кололо в боку. Она с трудом поднялась и почти не могла идти. Мы повели ее под руки. Ох и трудная же это была дорога!
К вечеру мы заметили на горизонте огонек. Из последних сил, но решили дойти до него - а что было делать? Все равно ночевать в открытом поле не будешь. Наконец мы дотащились до селения, которое носило необычное название "Черный рынок". Опять нас расспрашивали и допрашивали, опять проверяли документы. Убедившись, что мы не диверсанты, к нам отнеслись по-дружески. А узнав, что среди нас есть больная, сбегали за доктором.
Мы же пообещали им концерт и обрадовались, узнав, что в поселке есть клуб и пианино. Чтобы не подводить товарищей, Анна Николаевна решила выступать. И мы дали настоящий двухчасовой концерт с антрактом.
И снова нам предстоял тяжелый путь. Чтобы набраться сил, мы задержались в этом месте на три дня, тем более что и Анне Николаевне надо было хоть немного отлежаться. А через три дня жители города проводили нас до окраины и долго махали нам платочками. И опять степь, и на многие километры не видно жилья...
И наконец привал. На этот раз мы остановились в калмыцкой деревне, где никто почти не понимал по-русски, и мы знаками объясняли, что нам надо поесть и выспаться. Наконец нас поняли, отвели всех в один дом. А сами, как мы потом узнали, собрались в другом и прокараулили всю ночь. Понять было трудно, но они нас приняли не то за разбойников, не то за нечистую силу, потому что, глядя вслед, они все повторяли: "Шайтан! Шайтан!"
В другой калмыцкой деревне, до которой мы дошли к концу дня, нашелся один, кто говорил немного по-русски. Узнав, что мы артисты, он не спрашивал наших документов, а созвал всех жителей на концерт. Мы пели и исполняли ант-ре, играли, но кроме него, никто ничего не понимал. Только всякие клоунские штучки, вроде топтания шляпы, вызывали смех и оживление. Понравились и фокусы, которые я им показывал. Но за весь концерт не раздалось ни одного хлопка.
Я думаю, они просто не знали, что надо аплодировать. Выступления наши им, видимо, пришлись по душе, судя по радушию, с каким они угощали нас вареной бараниной и калмыцким чаем, который, к сожалению, мы глотали с трудом. К такому напитку надо привыкать с детства: плиточный чай кипятится в молоке, потом добавляется бараний жир и соль. Впрочем, чтобы не обидеть хозяев, мы пили. И действительно, почувствовали себя намного бодрее.
Опять мы в дороге, опять бредем, не встречая ни одного человека. Подул ветер, пошел снег, и Анне Николаевне снова стало плохо. Идем уже второй месяц.
Свободное копирование
