Я вернулся в Минск. Цирк работал, как всегда, билеты были проданы дней на двадцать вперед. И тревога моя растаяла.
А 22 июня рано утром к нам постучался Володя Кузнецов, приехавший день назад на соревнования по акробатике, и сказал, что началась война. Через полчаса Володя прибежал снова и сказал, что едет грузовой машиной обратно в часть. Мы только успели передать Вите привет.
А у нас дневное представление - билеты давно проданы, и цирк полон. Но смех слышался только детский. Взрослые молчали. Вечернее же представление шло вяло, цирк был заполнен только наполовину. На остроты клоунов никто не реагировал. Я почувствовал, как сразу устарел мой репертуар.
На другой день фашисты начали бомбить Минск. Две бомбы угодили в цирк. Убит заместитель директора Стукалин. Разбежались дрессированные лошади, сгорел реквизит. Разбит аквариум Т. Сидоркина, и морские львы бросились в протекавшую рядом с цирком речушку.
Мы поняли, что оставаться в Минске больше нельзя. Собрав кое-какие вещи, мы (большая группа цирковых артистов с семьями) ушли пешком. Среди нас были М. Штейн, Е. Ефимов, Да-Деш и другие. Конюшня Ефимова погибла, но нам удалось достать подводу, в которую запрягли лошадь, работающую при цирке, на эту подводу погрузили пожитки и детей.
Мы шли и старались не оглядываться - позади пылал Минск. Идти было очень трудно: ноги опухли, на них появились волдыри. Идущие навстречу солдаты снабжали нас продуктами, а мы давали им небольшие концерты. Через трое суток добрались до небольшой железнодорожной станции Жодина. Здание станции было разрушено прямым попаданием бомбы. От дома уцелел один угол, и к нему был приставлен стол с телефоном.
Едва мы подошли к остаткам станции, надеясь отдохнуть и узнать новости, как невесть откуда появившийся человек в красной железнодорожной фуражке закричал на нас:
Куда вы идете! Прячьтесь немедленно! - И махнул рукой туда, где был погреб. А сам помчался к группе людей, ремонтировавших путь.
Стоя у дверей подвала, я наблюдал за ним. То, энергично размахивая рукой, он давал указания, то мчался к уцелевшему углу станции, лихорадочно вертел ручку аппарата, что-то говорил и что-то выслушивал, дрожа от нетерпения, потом бросал трубку, выбегал на открытое место и смотрел на небо, а потом вдаль, куда убегали рельсы.
Я посмотрел ему вслед и увидел, как из-за рощицы показался состав. Паровоз, распустив шлейф дыма и пара, шел на большой скорости. Почти одновременно я увидел совсем низко три вражеских самолета, идущих навстречу поезду.
Тот вдруг резко затормозил, и бомбы упали далеко впереди паровоза. Самолеты начали новый заход. Но опять тот же маневр, и немцы снова промазали. Нового захода делать не стали, у них, наверно, кончились бомбы, и повернули домой.
Откуда-то выскочили рабочие, бросились к развороченному полотну и лихорадочно стали его ремонтировать. Закончив работу, они также мгновенно исчезли, а в это время начальник станции снова подскочил к телефону, что-то прокричал в трубку, и через несколько минут мимо станции на большой скорости промчался товарный состав.
Но вскоре снова появились самолеты, и все повторилось сначала. Не попадая в поезда, они разбомбили остатки станции. Рухнула стена и накрыла собой телефон. Запылала водокачка, освещая сломанные, исковерканные деревья, воронки от бомб и людей на полотне, упрямо ремонтирующих путь. Фуражка начальника станции, освещенная пожаром, казалась маленьким знаменем, вспыхивающим то здесь, то там. ...До Орши мы тоже дошли пешком. Правда, обгоняющие нас машины предлагали довезти женщин и детей, но жены не хотели расставаться с мужьями, благодарили и продолжали свой путь.
В Орше мы увидели, как по улицам вели немецкого парашютиста. Народ кидался на него, готовый тут же отомстить зa тот ужас, который пришлось пережить в первые же часы войны, и конвоирам больших трудов стоило довести его целым и невредимым до штаба.
Тут, в Орше, нам с Борисовской удалось сесть на поезд, который шел в Астрахань. Остальные наши товарищи решили добираться до Москвы.
Свободное копирование
