Цирк ведь всегда встречали радостно, но видели в нем средство развлечься - и только. А в этих встречах мы чувствовали нечто большее: нашу необходимость людям. Мы и зрители были товарршдами, соратниками. Нас не только любили за наше искусство - нас уважали. Это были совершенно невиданные отношения для старых артистов цирка. Были в старом цирке артисты, которые добивались уважения общества, такие, как братья Дуровы, например, но сколько сил они к этому прикладывали, в каком напряжении приходилось быть постоянно, чтобы отбить язвительную атаку, выпад. Это было уважение, добытое в бою. Уважение, которым пользовались мы, было естественной данью общества, уважающего любой труд.
С другой стороны, и сам цирк, его администрация заботились об артистах, до которых старому хозяину не было никакого дела. Разве могло хозяину прийти в голову водить артистов на экскурсии, лекции, в театры, проводить политинформацию, устраивать обсуждение книг и кинофильмов,- одним словом, обогащать их духовный мир, расширять кругозор? Под воздействием этих новшеств изменялся и обновлялся репертуар, росло мастерство.
Могло ли быть иначе, если, допустим, в Магнитогорске к нашему приезду рабочие сами построили цирк. А потом мы вместе с ними украшали его знаменами, транспарантами, портретами передовых людей, диаграммами перевыполнения плана, лозунгами. Весело, с шутками все развешивали, приколачивали и приклеивали. И я вспоминал при этом, как ходил расклеивать объявления Дэ-Урино, как мы развертывали перед хозяином самодельные афиши. После таких приготовлений сама торжественная часть с чествованием ударников и само цирковое представление невольно превращались во всеобщий праздник. И не нужно было никаких особых стараний, чтобы между амфитеатром и манежем возник контакт, да что контакт - единство, взаимопонимание, живая реакция на любое слово.
Тем более что слова наши были тесно связаны с жизнью рабочих, ибо и тут я использовал старый и хорошо испытанный прием: днем собрать материал, а вечером, наполнив его цирковыми шутками, вынести зрителям. Номер "Красная и черная доска" служил нам отличным каркасом - содержание его могло меняться ежедневно. Нравился зрителям также и наш новый номер "Беломорский канал".
Вообще надо сказать, что никогда до этого я не менял и не искал свой репертуар так осмысленно и целеустремленно. Я искал теперь не просто интересные и эффектные произведения, а отчетливо представлял себе, что именно мне нужно: какой куплет, какая острота, какая шутка. Я испытывал настоящую радость творчества, Борисовская тоже. И все это было благодаря зрителям и всей атмосфере наших представлений. Такой аудитории и такой бурной реакции Борисовская в театре не знала в силу самой специфики и разницы этих видов искусства.
Мы включили в свой репертуар немало новых номеров, посвященных строительству, пятилетке, коллективизации, и главной мыслью каждого куплета, частушки, сценки, скетча была перековка человека. Это была одна из главных тем того времени, можно даже сказать - символ времени: переделать мир, переделать себя.
Свободное копирование
