Жизнь, отданная цирку - 60

Среди этих новых артистов резко бросалась в глаза печальная, одинокая фигура клоуна Вилли Барановского. На фоне праздничного оживления цирковой жизни он был каким-то тревожащим контрастом. Он невольно и постоянно привлекал мое внимание, я наблюдал за ним и много раз, уходя домой, видел, как в тусклом свете уличного фонаря брел по грязи человек лет пятидесяти, в гороховом пальто с поднятым воротником, а следом за ним, шагах в двух, шла его собака Буля, небольшая пушистая дворняжка. Они как-то удивительно подходили друг к другу. Даже темно-коричневая шерсть Були "шла" к гороховому пальто хозяина, словно эту пару задумал и нарисовал какой-то невеселый художник. Большие черные глаза Були были умны, печальны и светились преданностью. Было что-то трогательно-грустное в том, как они шли,- понурый хозяин и собака, длинные уши которой почти закрывали ее глаза, а коротенькие лапки не спасали живот от грязи. Во всем ее облике была обреченность и покорность судьбе.

Жили они от цирка довольно далеко и не скоро добирались до дома. Обитатели улиц, по которым они ежедневно проходили, знали, кто это, и смотрели им сочувственно вслед.

Много раз хотелось мне подойти к Вилли и хотя бы приветливым словом выразить ему свою симпатию, но он был так замкнут в своем одиночестве, источником которого было, несомненно, горе, ибо оно ясно читалось в его отсутствующем взгляде, что я не решался к нему обратиться. И только с грустью наблюдал, как этот человек даже в кругу артистов, обсуждавших неожиданные и смешные события цирковой жизни, всегда молчал и никогда не улыбался. Моих порывов сблизиться он не замечал, и каждый день я слышал только "здравствуйте", "спокойной ночи" -и все. И шли домой две тени - человек и собака. Мне было мучительно жалко обоих.

Я почему-то очень хорошо представлял себе, как они возвращаются в свою маленькую и неуютную комнату с керосиновой лампой, как Вилли снимает пальто, а Буля стоит У порога и ждет, когда хозяин вытрет ей лапы и она сможет лечь около кровати. А потом они поровну разделят колбасу и хлеб, запьют ужин водой и лягут спать. Во дворе будет выть ветер, а Вилли, заложив руки за голову, устремит в потолок взгляд и будет думать... О ком? Будет вспоминать... Что? Я не знал причину его печали.

Рыжий клоун Вилли был еще и комическим жонглером, поэтому ему нужна была ежедневная тренировка. Когда Вилли раскладывал свой реквизит на барьере, Буля уже сидела там, на своем обычном месте, и охраняла его. Если Вилли неправильно выбрасывал тарелки и одна из них падала на манеж, Буля бежала и приносила ее в зубах. Ей не надо было приказывать принести шарик или тарелку - она сама знала, что ей делать. Собака была настоящим помощником клоуна. Но она была еще и артисткой.

Перед началом представления Вилли входил в общую гардеробную, говорил "добрый вечер" и садился за длинный, общий гримировальный стол. Доставал осколок зеркала и начинал гримироваться. А Буля свертывалась у его ног калачиком. Вилли намазывал на лицо вазелин, потом клал тон, делал большой рот, обводил круги вокруг глаз, приклеивал красный нос из марли с маленькой лампочкой, которая зажигалась от батарейки, клал на щеки красный грим, еще более яркой краской выделял губы, затем надевал огромные уши и парик. Парик был рыжим и мог вставать дыбом. Из-под парика выходили тоненькие круглые резинки к глазам, и когда Вилли нажимал в кармане грушу, из глаз струей текли слезы.

Потом он надевал клетчатые брюки, желтые, широкие и длинные, стоптанные башмаки, кургузый пиджачок, белые перчатки без пальцев и маленький цилиндр. При высокой фигуре Вилли этот цилиндр выглядел особенно смешно.

Одевшись, Вилли несколько раз выходил проверить свой реквизит. Буля ходила за ним по пятам, а когда до выхода оставалось совсем немного и Вилли застывал у занавеса, Буля обнюхивала хозяина, садилась рядом - и не дай бог подойти кому-либо к нему в это мгновение...

Оркестр играл выходной марш, и Вилли бросался к выходу. Но, перешагнув заветную черту, шел на манеж так, как обычно шел домой,- медленно и тихо. Буля оставалась за занавесом, но уже держала в зубах поднос. Через щелочку собака видела, что делает хозяин, и никогда не опаздывала на выход.

Вилли жонглировал чайными ложечками, а когда ложечки делали каскад с одной руки в другую, Буля уже на задних лапках несла маленький подносик со стаканом. Вилли брал с подноса стакан, ставил его себе на лоб и бросал в него по очереди пять ложечек. Потом ставил стакан с ложечками на поднос, и Буля уносила его за кулисы.

Когда же Вилли исполнял свои смешные акробатические трюки, то падая, то поднимаясь с ковра, Буля делала сальто по барьеру. Она работала самостоятельно и всегда вызывала этим гром аплодисментов. Когда аплодисменты стихали, Вилли знаком приказывал Буле уйти с манежа, но Буля не уходила. Тогда Вилли ставил ее на задние лапы, брал револьвер и выстреливал. Буля падала.

Сначала Вилли стоял и смотрел на Булю, как бы не понимая что произошло. Потом подходил, поднимал собаку за лапу, слушал сердце и... ничего не слышал. Вилли волновался но, все еще не веря, бросал Булю метра на три в сторону, чтобы она перестала притворяться, и тут убеждался, что действительно "убил" ее.

Тогда он брал маленький катафалк, клал на него Булю и, плача так, что звенело в ушах, вез катафалк по кругу, и слезы струей лились из его глаз. А в это время Буля оживала, спрыгивала с катафалка и шествовала следом за ним на задних лапках, воя во всю свою силу. И казалось, что она хитро улыбается.

Услышав, наконец, вой, Вилли поворачивался и видел свою собаку живой. Он бросался к ней, вставал перед ней на колени, и оба продолжали плакать уже от радости.

Оркестр менял мелодию с печальной на веселый галоп, а Вилли и Буля вскакивали и начинали прыгать. Вилли хохотал на весь цирк, а Буля на весь цирк лаяла. Вилли делал кульбит, а Буля вскакивала на его спину, спрыгивала и при новом кульбите снова вскакивала. Радость обоих была так велика, что зрители вставали со своих мест, топали ногами, неистово отбивали ладони. На манеже и в амфитеатре царило неподдельное веселье.

Поддавшись однажды общему возбуждению, я подбежал к Вилли, схватил его руку и пожал от всей души. Но когда я взглянул на его лицо, я увидел только безразличные глаза. И вот тут какая-то догадка мелькнула у меня в мозгу...

А Вилли тем временем молча прошел в уборную... Я незаметно пошел за ним и увидел, как он снял парик и повесил его на гвоздь. Сел у стола, а Буля снова легла у его ног. Потом Вилли наложил па лицо кусок вазелина, растер его, и веселый клоун исчез. Лицо получилось какое-то бурое, бесформенное. Когда он стер грим, я увидел прежнее печальное лицо.

Вымыв лицо и даже не попудрив, как это обычно делают все, он хотел надеть сорочку, но руки не лезли в рукава: они оказались завязанными. Вилли нагнулся за ботинками, но и они были прибиты к полу гвоздями. Клоун поднялся и укоризненно посмотрел в зеркало, где отражались ожидающие лица "шутников". Мне показалось, что у Вилли дрогнули губы. Буля вскочила к нему на колени и начала лизать лицо.

Эти не очень-то умные шутки остались еще от старого цирка. Я сам им не раз подвергался. Вам могли бросить на голову мешок с опилками или срезать все пуговицы с костюма. Все это не бог весть как остроумно, но кто злился, а кто отвечал тем же. Подшутить же так над вечно печальным человеком было верхом бестактности. И это многие почувствовали. Сам Дядя Ваня прочел шутникам строгую нотацию.

Вилли был удивлен тем, что за него заступились. Он даже как-то преобразился и смущенно бормотал:

- Ничего-ничего...

После этого случая я и подружился с Вилли Барановским, и он рассказал мне всю свою жизнь. Он рассказывал с каким-то жадным облегчением, было видно, как он устал в одиночестве нести свое горе.

...Работал он с братом в воздушном полете под руководством итальянца Гондони. Их было четыре парня - три вольтижера и ловитор, сам Гондони. Работала в этом полете и девушка, правда, особенно сложных трюков она не делала. Вилли было двадцать лет, Генриетте девятнадцать. Они полюбили друг друга и поженились.

Полет не очень нравился Вилли, и через некоторое время он стал клоуном, а для Генриетты с помощью брата и русских артистов, которые помогли собрать нужную сумму, купил у немецкого дрессировщика шесть львов - готовый номер со всем реквизитом.

Вилли всегда волновался, когда Генриетта была на манеже со львами. Сам он стоял наготове с вилами и постоянно ссорился с директором, который не хотел ежевечерне платить пожарникам, чтобы они с брандспойтами охраняли Генриетту.

И в тот вечер, когда на манеже, при публике, львы терзали его жену, пожарных тоже не было. Вилли ворвался в клетку и, не обращая внимания на зверей, которые жались к стенкам, потому что в них уже кто-то стрелял, бросился к жене. Он вынес Генриетту на руках, но она была уже мертва. С тех пор он так и возит с собой портрет жены и венгерку, в которой она была растерзана. Венгерку он сам починил и никогда с ней не расстается.

Когда умер его десятилетний сын, Вилли остался совсем один Тогда какой-то артист, добрая душа, и подарил ему щеночка Булю. С тех пор, вот уже восемь лет, они живут вместе. А Вилли, как только остается один в комнате, ложится на постель и глядит на портрет жены в венгерском костюме в лаковых сапожках с отворотами, на зашитую вдоль и поперек гусарку и вспоминает, как шел к ней этот костюм и как она была красива на манеже...

Теперь совсем по-другому смотрел я на забавную сценку похорон собачки и ее счастливого возвращения к жизни. Почему он не откажется от этой клоунады? Как она, должно быть, терзает его сердце, когда все хохочут! Жестокими совпадениями и намеками на безвозвратность потери! Я не спросил его об этом - это было бы слишком жестоко. А может быть, подумал я, эти несколько секунд встречи с ожившей собачкой как-то врачуют незаживающие раны его сердца?

Когда Вилли уезжал из Витебска, мы устроили ему прощальный вечер. Это был уже совсем другой человек, он словно очнулся от своего горя, и у него уже появились планы на будущее, замыслы новых сценок. Он стал осознавать те перемены, которые произошли в жизни, вокруг него. И к прощальному вечеру он приготовил несколько шуток. Буля "пела", а он аккомпанировал ей на маленькой скрипке. Потом они показывали пародию на цирковых борцов. Дядя Ваня написал сценарий этой шутки, а на прощание подарил Вилли посвященное ему и Буле стихотворение.

На перроне толпился народ - все собрались проводить Вилли и Булю. Музыканты цирка играли прощальные марши. Люди через окно пожимали руку Вилли и лапку Були. Когда поезд отходил, Вилли опять стал грустным. Но это была уже другая грусть - грусть разлуки с новыми друзьями, с которыми еще доведется встретиться.