…Через несколько дней, когда была уже хорошо подготовлена общественная экзекуция - было набрано необходимое количество «жертв», подготовлены выступающие и массовка – состоялось расширенное «общее межинститутское комсомольское собрание коллектива студентов-комсомольцев нашего Политехнического и Сельскохозяйственного, где была обнаружена чуть ли ни целая «подпольная группа», которые проводили «националистическую» пропаганду среди студентов. Замечу, что спустя более полувека в «нэзалэжний Украйини» (в независимой Украине) эти тогдашние ребята считаются героями и борцами за свободу и «проходят по категории» жертв тогдашнего «московского режима» и «продажных схиднякив» - «восточников» (партийных функционеров из Восточной Украины).
Из нашего института усердные «патриоты» накопали для заклания еще несколько кандидатур, «отличившихся» излишней «смелостью» высказываний, «антисоветскими анекдотами», «несоветским образом жизни» (одевались «не как все», «преклонялись» - понятно перед кем) и т. д. и т. п.
На этом обще-комсомольском «аутодафе» в ассортименте намеченных к бичеванию носителей разнообразных провинностей мне, пожалуй, была отведена всё же второстепенная роль – полагаю режиссёры этого спектакля хотели представить меня в амплуа просто хитрого «перекрасившегося» сиониста – пока ещё с «неясными намерениями», но от которого в будущем можно было ожидать любой пакости. Ну не смешно ли!
…«Судилище отщепенцев» было подготовлено основательно. Огромный актовый зал института, украшенный барельефами и художественной росписью сиял огромной многоламповой люстрой. Зал был полон: придти велено было всем студентам-комсомольцам нашего института («рассадника гнилого буржуазного космополитизма) и студентам сельхозинститута («осиного гнезда буржуазного украинского национализма»). Публичной «порке» должно было быть подвергнуто где-то полтора десятка «избранных», в число которых попал и я. За длинным столом в президиуме открытого комсомольского собрания сидели парторги и комсорги обоих институтов, несколько «активистов», в том числе и мой «следователь» из комитета комсомола, деканы факультетов, где учились «провинившиеся», а также двое неизвестных товарищей (конечно же - из «органов»).
Ритуал «казни» был традиционен: сперва выступили комсорги институтов с «анализом состояния политико-воспитательной работы». Говорили о «возросшей опасности проникновения в здоровые комсомольские массы чуждой советским людям враждебной буржуазной националистической и сионисткой идеологии, необходимости поставить препоны их тлетворному влиянию на здоровых членов студенческого коллектива» и т. д. и т. п. – по шаблону, всё в таком духе… Потом выступали «активисты» с рассказами о провинностях конкретных виновников. «Сельхозных преступников», среди которых была, в основном, западно-украинская молодёжь, больше обвиняли в создании «подпольных кружков», где изучались история Украины и различная «националистическая» литература, а также за их проблематичную связь с бандеровским подпольем. Некоторых «политехнических» - в проявлении космополитизма и «преклонении перед Западом». Конкретные претензии ко мне заключались только в «сокрытии своей еврейской национальности».
После зачтения обвинений «прокурорами» - комсомольскими функционерами – стали вытаскивать на трибуну «обвиняемых». Я был «выдернут» из зала на трибуну, кажется, третьим или четвёртым. Внешне спокойно, но каким-то совершенно «замороженным» от волнения голосом, я ответствовал почему в моём паспорте в графе «национальность» стоит слово «русский»: сослался на метрику, где фамилия отца отсутствовала, который был – со слов мамы – русским по фамилии Колодяжный (см. начало моих воспоминаний). Хотя фамилия была - скорее украинская (тогда украинцев от русских сильно не "отличали" - в противовес "ужасным евреям-сионистам").
...Поведал, что языка еврейского я совсем не знаю, вырос в среде, где говорят по-русски, «воспитан на русской культуре» и поэтому, считая себя русским, и записался в паспорте как русский. А когда, при вступлении пятнадцатилетним в комсомол заполнял анкету, не знал, кто мой отец, поэтому и записался евреем, к которым я принадлежу по материнской линии… Только и всего.
Из президиума и зала поступило ещё несколько «уточняющих» вопросов, которые не меняли сути моих ответов. В числе этих вопросов не забыли мне, конечно, задать и традиционный вопрос: «имею ли я какие-нибудь связи с сионистами?». Задал его мне Саша Пилов, мой однокурсник. Для меня его вопрос – исходивший от человека, достаточно близко знавшего меня, - был диким. Я бы меньше удивился, если бы он при всех спросил меня, например, что-нибудь вроде: «а не обкакался ли я вчера?»… После собрания на моё «ехидное» от обиды замечание - зачем такое было спрашивать, он честно признался, что задать такой вопрос его «попросил» перед собранием один из «молчаливых товарищей» (потом сидевший в президиуме), которому «отказать он никак не мог»… Понятно, что тогдашнее мероприятие «изгнания неверных» тщательно готовилось, и многие роли намеченного «спектакля» были заранее распределены…
Конечно, мне можно было бы рассказать о приведенных выше (в гл. 24-й) ответах работников ЦК профессору Белкину, согласно которым я, как «дитё» от смешанного брака вполне мог сам «выбрать» свою национальность… Не говоря уже о классическом определении понятия нации товарищем И. В. Сталиным (приведенным там же), в соответствии с которым я с полным основанием мог считать – и ЧУВСТВОВАТЬ ! - себя русским, при этом – смешно самому! - родившись от матери-еврейки и отца с фамилией, смахивающей больше всё же на украинскую, чем на русскую).
Но я, когда вступал в комсомол (в 1946 г.) тогда об этом ничего не знал, да и не интересовался такими «тонкостями».
Что тут поделаешь, такая уж у меня самоидентификация – какая есть! Как я писал в первой главе, возможно, этому я обязан своей няньке, таскавшей меня, маленького, по церквям, приобщая несмышлёныша - на уровне подсознания - к русской православной вере. Да простят меня – иудея по Галахе (см. Интернет) - правоверные иудеи, но, во всяком случае в Иерусалиме мне почему-то было психологически уютнее жить в православном монастыре, где перед трапезой читалась православная молитва, чем в доме правоверного иудея и прекрасного человека, сына моего друга Диамара Печерского – где читалась уже «другая» молитва. И всё это - при том при сём, что я некрещёный и не набожный - фактически являюсь атеистом, прожившим всю свою жизнь среди русских людей, не считая периодического кратковременного проживания в среде мусульман, католиков и протестантов различной национальности во время моих многочисленных «странствований» по Миру. Такие, вот, пироги…
Во всяком разе, думаю, что «мой случай» не похож на некую «трансформацию» национальности Леонида Ильича Брежнева, который в годы своей молодости, а также в период своей работы в должности Начальника Политуправления Прикарпатского военного округа в 1945-46 гг считал себя украинцем (в Интернете есть фотокопия его паспорта). Тогда, работая на Украине, ему доводилось, согласно Википедии, участвовать в «акциях» против украинских националистов и подавлении «бандеровщины». Но как только он начал продвигаться по партийной линии во всесоюзную номенклатуру и ему «засветил» перевод в Москву (по инициативе И. Сталина), он неожиданно впоследствии «стал» уже русским. Кроме того, как известно из воспоминаний современников, Иосиф Виссарионович, впервые увидев его (тогда первого секретаря ЦК КП Молдавии) на XIX Съезде КПСС, сказал окружающим товарищам вслух: «какой красивый… молдаванин!». А ведь можно было бы, действительно,- в аспекте вышеприведенных рассуждений - «придраться» и к его знаменитым (шикарным !), совсем «нерусским» густым чёрным бровям… Да и вообще, если ещё вспомнить при этом известное выражение (приписываемое многим известным людям): «поскреби русского – найдёшь татарина», то все попытки заниматься поисками у людей их «настоящей» национальности (после столетий «татарского ига» !) становятся совершенно беспредметными… Воистину так!
Запрограммированное собрание закончилось, как и было задумано: все «отщепенцы были наказаны. «Бандеровских прихвостней из «Сельхоза», кроме исключения, ждали ещё разборки в КГБ. Из «политехнических космополитов» только несколько отделались строгим выговором, все остальные были исключены из ВЛКСМ – в том числе и я (помнится – триста с лишним человек проголосовали «за», и меньше - лишь двести с чем-то – были «против» и воздержались – честь им и слава, спасибо им!). Я воспринимал всё происходящее в зале как словно не относящееся ко мне, будто в каком-то тумане, что ли …
...Вся эта выше описанная идиотская искусственно созданная в обществе в те годы политическая обстановка и сопровождавшая её словесная, не стоившая выеденного яйца, идеологическая «мура» (которой занимались весьма «ответственные» люди), достаточно ясно характеризует тогдашнее состояние общественного сознания - некоторое «умопомрачение», охватившее в те годы даже некоторых честных и порядочных людей. Не говоря уже о многих проходимцах, которым эта обстановка давала хорошие возможности для самоутверждения и карьерного роста… Нечто подобное (только с другим «знаком») произошло спустя 40 лет в годы «Перестройки», когда инфантильный и бездумный ажиотаж всеобщего устремления нашего народа к некоей абстрактной «свободе», смене политических «вех» и разрушению «всего и вся» также охватил множество людей. Многие из них после горбачёвской совершенно непродуманной «перестройки» и ельцинских «похмельных» реформ «чешут свои затылки» до сих пор…
…Когда я на следующий день пришёл в институт, ко мне в коридоре неожиданно подошёл какой-то малознакомый парень из параллельной группы, и сказал, что я «хорошо держался и правильно отвечал». Видимо он – добрая душа – желал меня морально поддержать…Я пожал плечами и ответил, что-то вроде: «как мог». Говорить ни с кем не хотелось. На душе было паскудно…
Свободное копирование
