С 8 мая по 18 июля 1952 в Москве проходил закрытый судебный процесс — в духе действовавшего тогда закона о слушании подобных дел: на процессе не было представителей гособвинения и защиты и, разумеется, никаких зрителей, т.е. никакой гласности или хотя бы краткой информации. Военной коллегией Верховного суда СССР было рассмотрено «дело ЕАК», где подсудимые были обвинены в шпионаже и национализме —«в измене Родине и заговоре, ставившем целью отделить Крым от Советского Союза и основать там буржуазную сионистскую республику, которая должна была стать базой для американского империализма». В основе этого выдуманного обвинения лежала лишь написанное С. Михоэлсом совместно с другими активистами ЕАК письмо И. Сталину с просьбой об организации еврейской автономии в Крыму (наподобие и в дополнение к Еврейской Автономной Области (ЕАО), которая до сих пор существует в Приамурье).
Некоторые следственные сотрудники с самого начала процесса сомневались в обоснованности выдвинутых против многих представителей еврейской интеллигенции обвинений. Цитирую по Интернету: «В процессе следствия - пишет А. Борщаговский - Председатель Военной коллегии Верховного суда СССР генерал-лейтенант юстиции А. Чепцов прервал процесс, добиваясь возвращения дела на доследование. После многочисленных допросов <он видел, что> перед ним были диковинные, истерзанные душевно и физически люди, красивые в приближающейся старости, взывающие не к жалости, а к уважению и почтительности. Главный судья обнаружил, что пройдет еще неделя, две — и ему придется приговорить к уничтожению людей, которые не заслуживают ни казни, ни тюрьмы; мастеров своего дела, судя по всему, людей значительных, ухитрившихся прожить свою странную еврейскую жизнь нравственно и безгрешно, если судить их по статьям уголовного кодекса. Сознание того, что он вынужден будет лишить их жизни, убить по откровенно фальсифицированным обвинениям выскочки и прохвоста Рюмина , манипулировавшего на глазах у Чепцова малосведущим, опасливым министром МГБ С. Игнатьевым, заставило главного судью действовать энергично.
Сегодня мы понимаем, что доследование, по обстоятельствам времени, могло подарить всем обвиняемым жизнь. Ведь через семь месяцев умер Сталин…, и они были бы спасены так же, как и врачи, “убийцы в белых халатах”, чье дело усилиями Рюмина уже формировалось, просвечивало во многих допросных протоколах дела ЕАК.
Случилось иначе.
А. А. Чепцов, который был принужден подписать несправедливый приговор, после июньского Пленума ЦК 1957 года по требованию Г. К. Жукова дал письменное объяснение, в котором писал: «Я позвонил ему (Маленкову. - Р. М.) по телефону, просил принять и выслушать меня…». А. Чепцов, предполагая, что до приема его Маленковым, последний докладывал этот вопрос Сталину, просил чтобы судьи исполнили свой долг, доложив ЦК свои сомнения. Но к часу, когда Маленков принял Чепцова, Игнатьева и Рюмина, всё уже было окончательно решено: недолгий срок, на который эта встреча отодвигалась, понадобился Маленкову, чтобы еще раз испросить указаний Сталина. «Через несколько дней я был вызван к Маленкову, который вызвал также Рюмина и т. Игнатьева…» - писал далее в своём объяснении А. Чепцов, - «я полагал, что Маленков меня поддержит и согласится с моими доводами… Однако, выслушав мое сообщение, он дал слово Рюмину, который стал меня обвинять в либерализме к врагам народа… обвинял в клевете на органы МГБ СССР и отрицал применение физических мер воздействия. Я вновь заявил, что Рюмин творит беззакония, однако Маленков заявил буквально следующее: „Вы хотите нас на колени поставить перед этими преступниками, ведь приговор по этому делу АПРОБИРОВАН НАРОДОМ (выделено мною – ЮБ), этим делом Политбюро занималось З раза - выполняйте решение Политбюро".
«…Мы, судьи, как члены партии, вынуждены были подчиниться категорическому указанию секретаря ЦК Маленкова» - завершал свою записку А. Чепцов (Ваксберг А. И. // Литературная газета. 1989. 15 марта.).
«Приговор по этому делу апробирован народом»” — вот типичный для времени демагогический аргумент, рожденный тупой и преступной по своей природе убежденностью, что согласием народа заранее освящено любое решение ЦК и его Политбюро. Воля Сталина — это воля народа, значит, приговор, продиктованный им, — приговор народа, и горе тому, кто усомнится в этом...».
Как писал впоследствии А. Чепцов, после беседы с Маленковым в здании ЦК в коридоре его догнал М. Рюмин. Обругав площадной бранью, он угрожал расправой. Как установлено следствием по делу Рюмина, он в августе — сентябре 1952 года начал готовить материал и на самого А. Чепцова.
Тем временем последний все еще пытался спасти положение. “Выполнив указание Маленкова, — продолжал он свою исповедь, — и осудив Лозовского и других к тем мерам наказания, которые НАМ БЫЛИ УКАЗАНЫ (выделено мною, ЮБ), я, вопреки настояниям Рюмина на немедленное приведение приговора в исполнение, предоставил всем осужденным право на подачу просьб о помиловании, с тем чтобы, помимо обсуждения в Президиуме Верховного Совета СССР этих просьб, в которых все подсудимые категорически отрицали свою вину, вопрос этот еще раз был бы предметом обсуждения в Политбюро, так как тогда существовал порядок: решение о помиловании осужденных к смертной казни утверждалось Политбюро. Кроме того, на имя т. Сталина после вынесения приговора мною было направлено заявление Лозовского, в котором он полностью отрицал свою виновность. Однако никаких указаний «сверху» не поступило, и приговор был приведен в исполнение”.
«Поступок судей должен быть отмечен в трагической хронике тех лет, отмечен и не забыт – пишет А. Борщаговский,- как и упорные попытки Чепцова в этих исключительных и опасных обстоятельствах спасти жизнь людей, не заслуживших казни. Как важно, что почти всегда, в обстановке, кажется, исключающей благородство и отвагу честности, в застенках и клоаке, в нравственно оглохшем и ослепшем мире находились люди, способные на поступок, возвращающий нам веру в человечность и человечество».
Таким образом, попытка А. А. Чепцова (который хорошо осознал ситуацию и все интересы действующих лиц вокруг процесса) вернуть их дела на доследование за недостаточностью улик против подсудимых так и не удалась. Он встретил яростное сопротивление Маленкова, который дал понять, что «вопрос решён окончательно «Самим». Не имея возможности «пробиться» на приём к Сталину, А. Чепцов вынужден был смириться».
А.А. Чепцов был типичным представителем государственных судебных органов того времени – винтиком «Системы», не оставлявшей никому шансов выскочить из хорошо налаженного механизма субординационных взаимоотношений и возможность хоть как-то повлиять на изменение нестандартной ситуации... В частности, действуя в формальных рамках своих должностных обязанностей и профессиональной квалификации, в 1946 году он санкционировал арест Главного Маршала авиации Новикова А.А и ряда других высших офицеров. Им же было утверждено на них и обвинительное заключение. Все эти лица впоследствии были реабилитированы, восстановлены в своих правах и освобождены из-под стражи, причем реабилитация проходила при участии и самого Чепцова.
И всё же - о нём кто-то сказал: мог умереть героем, но предпочел умереть невольным (?) палачом. Разве что чуть немного более совестливым, чем другие…
…Многие из усердствовавших в избиениях и пытках следователи, несмотря на свои чины и звания были заурядными «бытовыми» антисемитами с палаческими наклонностями, всё время твердившими, как, например, некий полковник Комаров, что «евреи - подлый и грязный народ, что все евреи - негодная сволочь, что все евреи по всему Советскому Союзу «шипят» против Советской власти, что евреи хотят истребить всех русских» и т. п. По сути и суд оказался солидарен с таким следствием. Так чего же можно было ожидать от подобного судопроизводства..!
Суд фактически - по прямому указанию Политбюро — подтвердил обвинение: “ЕАК превратился в шпионский и националистический центр” (из приговора Военной коллегии Верховного суда СССР). Все смертные приговоры по «делу ЕАК» были фактически вынесены по прямому указанию И. Сталина, прикрытому именем Политбюро, которое, разумеется, не могло без одобрения вождя тогда принять такое решение.
Свободное копирование
