Когда Марине исполнился год, Надя поступила на завод НКМЗ имени В.И. Ленина в инструментальный цех учеником шлифовщика. Шефство над ней взяла Нина Ивановна — лучшая работница этого цеха. Наде предоставили новый кругло-шлифовальный станок немецкого производства, который покорился ей с первых минут работы. Всего пару дней Нина Ивановна давала своей способной ученице полезные наставления, далее Надя трудилась самостоятельно. Особенно ее привлекала работа в ночную смену, когда можно было самой выбирать для изготовления и обработки мелких деталей: метчики, резцы и другие мелкие инструменты. В следующем месяце она уже легко перевыполняла план квалифицированной шлифовщицы, правда, платили ей всего лишь ученические 60 рублей в месяц, а вся ее работа шла в зачет Нине Ивановне. Та ей говорила:
— Надюша, поверь, никогда у меня еще не было такой способной ученицы, ты схватываешь все на лету. У меня нет сомнений, что за станком ты долго не задержишься.
— Ну, что вы, Нина Ивановна! — скромно отвечала Надя. — Мне нравится эта работа, очень хотелось бы долго трудиться за этим великолепным станком, который мне покорился с первой минуты безукоризненно!
И в самом деле, по сравнению с тем, что ей уже довелось испытать, это была работа, что называется, не бей лежачего; здесь требовались только сноровка и несложные математические расчеты, а с этих проблем у нее не возникало. Два месяца Надиного ученичества принесли Нине Ивановне чрезвычайно высокий доход. В знак благодарности мастер презентовала Надежде рижские духи.
Увы, Нина Ивановна как в воду глядела — Надя не задержалась за станком. Вскоре она тяжело и надолго заболела — началось с неумело сделанного аборта и занесенной инфекции, а закончилось двухсторонним аднекситом и перитонитом — воспалением брюшины. Отныне ее пристанищем стали больницы. Обычными были случаи, когда Надю выписывали, она благополучно возвращалась домой и буквально через двадцать минут ее на «скорой» увозили обратно. В течение этого ужасного времени двухлетняя Марина находилась на попечении Анны Семеновны. Особенно врезался Наде в память эпизод, когда в очередной раз она вырвалась из белого плена госпитализации, а буквально через пару часов ртуть в термометре резко поползла вверх. Палец Анны Семеновны, как на спусковом крючке, дрожал на цифре «ноль» приевшегося телефонного диска. Не успел никто и глазом моргнуть, как «скорая» уже стояла в дверях. Когда врач выводила под руки сжигаемую жаром больную, Марина в слезах выбежала из комнаты и громко запричитала:
— Мамочка, не уходи, я не хочу, чтоб ты уезжала, прошу тебя, вернись! Тетя, не забирайте мою маму!
Надя отвернулась, слезы обильно потекли по ее изможденному, пылающему, как солнце, лицу. По пути в больницу она рыдала.
В скором времени в тяжелой форме в дверь постучалась болезнь Боткина — это были последствия воспаления брюшины. Надя пожелтела, как лимон. Она легла в специализированную клинику, все процедуры были чрезвычайно болезненными, особенно бесконечные подкожные литровые капельницы. Но Надя, стиснув зубы, стойко переносила все эти истязания.
Пока Надя болела, Олег ни на секунду не оставлял жену. Ежедневно навещал ее в больнице, и соседки по палате завидовали ей, глядя на столь заботливого мужа. «Вот бы нам такого!» — словно говорили их глаза, подернутые пеленой глубинной безысходности жизни. Кроме жены у заботливого мужа была работа на ТЭЦ и маленькая дочь. Возвращаясь после трудового дня, он заходил на рынок за продуктами, потом шел домой, включал плиту, готовил еду, а затем отправлялся к жене в больницу с дочерью на руках. До больницы было километров пять, а ТЭЦ находилась еще дальше, таким образом, за день Олег проделывал пешком порядка двадцати километров.
Анна Семеновна также навещала дочь, но она ничего не говорила, а только плакала. Надю это угнетало и меньше всего способствовало ее скорейшему выздоровлению. Забегали также школьные друзья и коллеги по работе, но Надежда не любила их визитов, потому что не хотела предстать перед ними в том жалком виде, в каком пребывала на тот момент.
Свободное копирование
