Много ли, мало ли прошло времени, но Надя почувствовала облегчение, и проблески света стали мелькать в ее глазах. Наконец-то она смогла выйти на работу, вновь почувствовать себя полноценным человеком. Ее перевели в отдел ПРБ, где руководителем была Тамара Григорьевна Цынько — женщина удивительной красоты и редких душевных качеств.
Увы, год спустя неизлечимая болезнь забрала ее. Гроб несли на руках через весь город. Для сослуживцев уход этой прекрасной женщины был настоящей трагедией — словно вместе с ней навсегда ушло что-то очень важное, что-то такое, без чего невозможно прожить, но что очень трудно добыть, и поэтому об этом забывают. Тамару Григорьевну любили все и все плакали. Надежда плакала вместе со всеми, а покойница лежала в гробу, лицо ее светилось умиротворением, и какая-то высшая улыбка сияла на ее бледных губах. Наде вдруг вспомнилось индийское изречение: «Когда ты явился на свет, ты плакал, а кругом все радовались; сделай же так, чтобы, когда ты будешь покидать свет, все плакали, а ты один улыбался».
Между тем к Надежде постепенно вновь вернулось плохое самочувствие — у нее болело все тело, но в особенности ее мучил живот. Она чувствовала внутри разъедающее движение, словно в ней нашло пристанище некое страшное существо, которое медленно, истязая надеждой на выздоровление, неотвратимо пожирало ее. Внезапно, как молния, в голове Нади сверкнула мысль: «Вот она, плата за аборт. Убивать нельзя». Она огнем опалила ее мозг и исчезла, словно при помощи какого-то колдовства заставляла сама себя забыть… «Видимо, я схожу с ума, — подумала Надя. — Ничего страшного. Посмотрим, что там, за умом… Для советского человека не существует преград… Так ведь говорила Роза на целине…»
Однажды вечером на проходной к Наде подошла пожилая женщина. Надя никогда ее раньше не видела. Женщина выглядела необычно, или это Наде так показалось, потому что она была словно в лихорадке и границы привычного мира были размыты. Женщина была неестественно высока, но ничего пугающего в ее облике не было, напротив, ее глубокие, словно бездонные, глаза светились необычайной добротой. «Галлюцинация, — подумала Надя. — Ничего, ничего. Держись, деточка».
— Деточка, вот смотрю я на тебя, и у меня сердце сжимается. Больно тебе, да? — произнесла женщина чистым, глубоким голосом. Голос раздавался где-то высоко над Надей, в вечерних облаках, в шуме листвы, ожидающей дождя…
— Больно, — опустив голову, шепотом произнесла Надя. — Все горит внутри, не знаю, что делать… Вся пылаю… Врачи не могут помочь, потому что они не знают, что это такое…
— Деточка, тебе Бог поможет, а я буду молиться за тебя, — сказала женщина. — Ты только верь.
— Спасибо, — сказала Надя.
Когда она подняла голову, женщины не было. Надю знобило. Качаясь от слабости, она побрела домой.
В эту ночь ей приснился сон: она идет по крутому берегу извилистой реки, река сверкает далеко внизу, вокруг строгий лес, сумерки. Надя смотрит вниз с обрыва. Высота берега огромна. Сверкающая нитка реки теряется внизу. Там мерцают какие-то огни. «Лица волков, — думает Надя. — Так они сияют». Но страха нет. Неожиданно стало совсем темно, на небе засверкали звезды. Звезд становится все больше, и вот они начинают падать, плавно, медленно, словно синий снег. Восходит трехчастная луна, у нее три части разного цвета, но Надя не может понять, что это за цвета, луна убегает от ее глаз. Между деревьями Надя увидела уютное мерцающее окно. Она пошла в ту сторону. Вскоре Надя оказалась возле маленькой часовни. Дверь была приоткрыта, над притолокой тускло горела зеленая лампада. Девушка вошла. Внутри было темно, только в открытой печи мерцали угли. Рядом с печью сидел старик в темной длинной одежде, с узкой светлой бородой. Лицо у него было спокойное, благородное и доброе, от его пронзительных глаз исходил необъяснимый свет, настолько глубокий, что казался темным. И этот темный свет проницал и согревал все вокруг. Взгляда этих глаз можно было даже испугаться, и Надя уже собралась сделать это, но тут старик мягким жестом пригласил ее сесть рядом и тут же тихо заговорил: «Дочь моя, я знаю, ты тяжело болеешь. Это ничего. Твоя жизнь во многом зависит от твоей выдержки и терпения. У тебя будет трое детей. Третий ребенок поможет тебе справиться с твоей болезнью. Немало еще горя и страданий тебе предстоит вынести, но жизнь твоя будет долгой. Ты должна нести людям добро и радость. А теперь иди и помни: путь твой извилист. Выход ты найдешь. Трудолюбие, бескорыстие и доброта помогут тебе. Ничего не бойся!» Надя увидела себя на краю обрыва. Часовни исчезла, но она была реальнее всего окружающего, даже невидимая…
Проснувшись, она погрузилась в размышления, но, как ни старалась, не могла понять значения этого сна. В нем была обычная для сна зыбкость и текучесть окружающего мира и удивительная, какая-то железная реалистичность часовни, старика и его кристальных слов. Казалось, они, став невидимыми, были реальнее самой окружающей действительности, всегда такой непоколебимой, бесспорной.
Свободное копирование
