Сложный выбор - 3

 <...> Наступил Великий пост. В начале марта уже пахнуло теплом; все позеленело и нежным белым цветом затянуло курагу в садах. Письма Лели начинали меня волновать. Он звал скорее в Губаревку, куда и сам собирался уже 20 марта.

 <...> Тетя с Оленькой приехали к Леле, проводить вместе Пасху в Губаревке, бывшую в том году ранней {2 апреля 90 г.}.

 <...>

 Вся переписка моя с Лелей, давшая мне выше упомянутый материал, сохранилась, но ответные его письма утрачены, почему теперь не могу припомнить, как проводил он ту раннюю весну в Губаревке. Имеется только два письма его к тете, которая ездила в Саратов -- сдавать флигель, стоявший пустым, но меблированным с зимы 84 года. В деревне начиналась пашня, поэтому не легко было выслать лишних людей и подводы за мебелью. С одной из них был двинут из Губаревки и Якоб, собравшийся с своей семьей на родину.

 "Немец с семьей препровождается при этом, согласно твоему позволению, прямо к тебе на двор,-- писал Леля. {3 апреля.} -- Ты уже распорядишься дальнейшим их путешествием до пристани. Вещи, увезенные немцем, все осмотрены мною: лишнего он ничего не захватил. Немец полон благодарности за проведенную зиму; он не решался просить, но постоянно повторял, что он был бы счастлив оставить Гейне (старшего сына) у нас на дворе, чтобы он доучивался грамоте, и, конечно, был бы сыт чужим хлебом. Я ему ничего не говорил на это, но, может быть, ты сочтешь возможным это сделать и отправишь мальчика с Андреем обратно в Губаревку. Александра Яковлевна "с твоего позволения" рада бы взять его под свою команду и попечение: он пас бы ее кур и гусей. -- Денег я дал немцу на проезд. Здесь в Губаревке отлично; в доме только несколько холодно, и сегодня он не мог нагреться, несмотря на проветривание, т.к. на дворе очень свежо. Мы обедали пока у Ольги Тимофеевны".

 Итак немец с Катариной и немчатами покинул Ал. Як. и выбрались из Губаревки после благополучно проведенной зимы; но Ал. Як. так и не простила Якобу отсутствия мужества и преданности, когда он отказался спасать Волкодава.

 Оставить Гейне при Ал. Як. тетя, всегда столь отзывчивая именно к судьбе детей, всегда готовая помочь их обучению и воспитанию, теперь отказала, вероятно не желая видеть способного мальчика пастухом кур Ал. Як. В письме Лели к тете по этому поводу {6 апреля.} он писал: "Очень жалею, что не удалось оставить Гейне: по словам Ал. Як., это работящий и хороший мальчик. Немцу я решился дать 20 руб. из будущего моего дохода за мою статью (пока я взял взаимообразно из парковских денег {За проданные дубки в парке.}, чтобы не пошли пересуды и не вызывалась зависть и другие нехорошие чувства, я не велел ему говорить здесь об этих деньгах. Вероятно, потому он и сказал Яшину, что получил их от Ал. Як. и Ол. Тим. Но никак не ожидал, что он так глупо распорядится деньгами: у него после покупки лошади осталось всего 2 руб. на все и про все; максимум что он рассчитывал дать в Покровском за лошадь это 12 руб., но теперь мы можем сказать с облегченной душой, что сделали все, что могли, чтобы поднять на ноги эту несчастную семью.

 Благодарим за провизию, которая подоспела очень кстати. Меня очень поразило неожиданное известие о перемене Министра Народного Просвещения. Ждем с нетерпением твоего приезда".

 26 мая мы вчетвером (Дуняша) выехали в Россию {Из Асхабада.}. Проводы на вокзале были очень трогательные. Братья Колиандер, Форстейн, Вазов, поднесли мне много цветов и конфет. Я не говорю Саше, потому что она обыкновенно страшно дичилась и ухитрилась никогда их не видеть в доме Левашовых. Надя с Ник. Ник. в служебном вагоне провожали нас до Узун-аде, где мы и расстались, со слезами, но с надеждой в ними вскоре свидеться, так как Левашовы до Равы {Город Рава был центром уезда в Петроковской губернии (ныне Польша). Н. Н. Левашов с семьей направлялся туда к новому месту службы. -- Примеч. ред.}, хотели побывать у своих.

 Море было тихое, без качки. Опять Каспий с капитаном Брингером, и опять заметил он, у меня столько букетов!

 На 9 футах мы расстались с любезным Брингером, в Астрахани вторично пересели на волжский пароход "Суворов". Что за красота рейд перед Астраханью и широкая, безбрежная Волга в конце мая. Кто катался по Волге на чудных волжских пароходах, знает, что это за роскошь и удовольствие.

 Наконец 2-го июня в ясное, насквозь пропитанное горячим солнышком утро, вдали на высоком берегу Волги показался Саратов. Пассажиры с нетерпением толпились на палубе. Прощались. Целовались. Я рассталась со своими милыми спутницами: им предстояло еще подниматься по Волге до Воласка. И вдруг на пристани я увидела тетю. Этого я не могла ожидать. То был день ее рождения, семейный, очень чтимый у нас праздник. Но тетя так стосковалась обо мне, сказала она растроганным голосом, что выехала сама меня встречать. И по той неизъяснимой радости, с которой я отнеслась к этой встрече, я поняла, что никогда и никуда больше не уеду от своей дорогой семьи!

 В седьмом часу вечера мы уже обедали на террасе в Губаревке, где Леля с Оленькой нас ожидали с традиционным курником и мороженным в честь дорогой новорожденной {Тете минуло тогда 50 лет.}.