Обязательство

Глава XV. Обязательство

 И наконец, письмо, помеченное 1-го мая 1886 г.

 "Милая Жени. Из прилагаемой записки ты увидишь, на что я решился; я обязан этим твоей помощи, за которую сердечно благодарю! {В чем она тогда выразилась, решительно не помню.} Я не сомневаюсь, что должен благодарить также тетю Натали.

 Причины, непосредственно повлиявшие на мои решения, следующие: 1) мне слишком больно слушать о разорванных башмаках, богадельнях, которыми угрожает Наташа: до моей записки это было моим кошмаром, 2) я нахожу совершенно незначительной сумму 16 руб., отдавая которую Наташе, могу спокойно lui fermer la porte {Закрыть дверь.}, 3) мотивом моего вмешательства было то, что я не имею средств обеспечить Юрия! Cela tient à Fégoisme {Это же эгоизм.}, что по этой причине заставляю другого, никаких нравственных обязательств не имеющего, платиться за меня и для обеспечения "чужого ребенка" (Н. считает его чужим со времени его отдачи Паевским) -- лишать себя фортепьяно или чего подобного! И у меня всякий лишний кусок мяса стоял бы в горле, зная, что я сделал ее несчастной именно из-за того, что не предвидел для себя возможности приобрести этот лишний кусок. И так готово.

 Но с другой стороны, я никак не решился бы жертвовать для своего нравственного покоя -- счастьем Юрия. К тому же я лично имею еще особые обязательства к Паевским: я устроил у них Юрия, толкнул их на это трудное дело, просил, заклинал всем на свете -- взять несчастного мальчика у его матери. Я никогда не решился бы на это, зная, что нечем будет помочь им в прокормлении ребенка: я рассчитывал на деньги, данные Наташе, но жестоко ошибся. Моею обязанностью остается обеспечить этого мальчика, и я с осени начну откладывать их. Хоть бы они воспитали его как можно менее похожим на Наташу!"

 В записке, копию с которой Леля прилагал мне, он заявлял Наташе, что сознает, что сделал ошибку, faux pas {Ложный шаг.}, позволив себе рассуждать так, как никогда себе не позволял. Поясняя, что пенсия назначена не отцом, а законом по заслугам отца, также как и доходы с Липягов завещаны нам не отцом, но мы ими пользуемся по имущественным правам отца, следовательно они одного происхождения, он не имел права делить эти сорок два рубля. "Эти сорок два рубля должны идти лично на тебя, на личное твое существование и ни на кого другого. Я не имел права распоряжаться твоими рублями и более никогда не позволю себе подобных бестактных увлечений".

 Так решительно покончил Леля с мучившим его вопросом. В письме ко мне {1 мая.} он заключал:

 "Я не хочу ее больше видеть и переписываться буду только 1-го числа, посылая деньги".

 Но обязательство, которое он тогда взял на себя 1-го мая 1886 года, он без ропота, без жалобы, без колебаний, нес всю жизнь, до последнего часа, все также отказываясь от нашей помощи и не раз повторял свое выражение: я поднял дело, я расхлебываю и должен расхлебывать до конца.

 Наташа пережила его на год {Умерла в Москве 15 ноября 1921 г.}, и всю жизнь получала от Лели свои 500 и более р.; отношения их не прерывались, судя по сохранившемуся очень значительному количеству писем ее, но то было уже совсем не то -- душой Леля отошел от нее совсем, навсегда, и виделись они очень редко. Но кроме этой обязанности оставался еще несчастный Юрий!..

 После того у меня сохранилось всего два кратких письма Лели от 7-го и 10-го мая.

 "Пишу несколько слов: до 12-го я должен сдать 2 экзамена. Если все благополучно, выеду в П-бург 17-го, не позже. Наташа после самых незначительных церемоний опять приняла 42 руб. Я с ней не вижусь совсем. За твою помощь благодарю: поговорим об этом после и тогда напишешь Катер. Иван. Я очень покоен и только и думаю о том, как бы выбраться скорее".

 По-видимому, я уговаривала его ехать во второй половине лета, жалея отпустить одного после пережитых волнений. Но Леля отвечал, что у него все готово к отъезду в Олонецкую губ.

 "Холодно? Холодно будет и в конце августа. К тому же мне хочется видеть в П-бурге Ягича и еще одного господина, которого в июле я бы уже не застал. И пойми, что мне во сто раз приятнее будет странствовать, имея в виду Губаревку, чем если бы я оттуда должен был спешить в Москву. Хорошо было бы, если бы ты скорее выехала: и тетя и Оленька ждут с нетерпением в своем уединении. Вчера писал тебе. Выезжаю вероятно 17-го. За Юрия еще раз благодарю. Об этом мы серьезно поговорим и разделим труд скопления известного капитала..."

 17-го мая Леля выехал в Петербург, где еще застал меня, и затем поехал на север.