Глава IV. Горе-дуэт
Проходят две недели. Леля может еще пожить с нами, занятия в Университете начинаются в сентябре, но Оленьке пора в Институт. Тетя решает ее отвезти сама в П-бург, а мы, в ожидании ее обратно, должны оставаться в Аряше. Остались еще и Нат. Петр., и Дм. Гр., хотя отпуск его скоро кончается.
Жаль нам нашу маленькую, кроткую институточку, когда настал час разлуки, разлуки долгой, потому что в октябре мы с тетушкой собираемся заграницу, и в П-бург рассчитываем приехать не раньше весны.
Всем домом провожаем мы их до Неклюдовки. У Варв. Петровны привал. Она ожидает нас с обедом, накрытом на 2-х столах... После обеда и всевозможных кофе и чаев с смоквами, фруктами и вареньем, тетя о Оленькой едут дальше в Канавку. Поезд на Пензу и Ряжск идет поздно вечером. Сева едет их провожать до станции, за 30 верст, а мы остаемся в Неклюдовке еще до самого вечера и собираемся домой, когда поднялась луна. Дорога Аряшенским лесом из за ливня накануне ночью совершенно невозможна, все выбоины ее залиты водой, поэтому мы решаемся ехать обратно дорогою в объезд, хотя ею добрых 15 верст, но почтовая дорога Бузовлевским лесом не столь разбита зимней вывозкой леса и дров. Тетя Натали с Нат. Петр, и мелкотой едут тройкой в дрогах, Леля с Гришей за ними в маленькой бричке в одиночку и сами правят, а мы с Дм. Гр. замыкаем поезд верхами. В последнее время он как-то был тише и менее дразнил меня; вероятно, Нат. Петр., которая не раз шаловливо и многозначительно грозит мне пальцем и все чаще выговаривает со мной о достоинствах своего бо-фрера, поняла, наконец, что мне не так уж нравятся эти вечные препирательства, а противоречия, которыми я ему постоянно отвечаю,-- вовсе не кокетство, на что уже не раз намекает Дм. Гр., не способ нравиться, а очень определенное несогласие ни в мнениях, ни в симпатиях и вкусах... Словом, мы люди разного типа и никогда не сойдемся ни в чем! Я люблю сдержанных, строгих, серьезных, как Костанжогло или Штольц (Гоголь, Гончаров), а он страстный, впечатлительный, бурный, как Райский, или вроде того. Он любит дразнить, язвить, а я не имею терпения выносить это и раздражаюсь, краснею, сержусь. Так и теперь в Неклюдовке у нас вышла стычка, совершенно неожиданно, из-за того, что я нечаянно покраснела, когда при мне упомянули имя Вас. Серг.! Я довольно резко отделываю его, он надувается. Поэтому дорогой мы говорим только с Лелей и Гришей, сопровождая их по обе стороны брички, чтобы не говорить друг с другом.
Сначала мы едем крупным березовым лесом, потом нетронутым красным лесом. Боже! Что за развесистые пышные пихты и ели. Что за гладкие, стройные мачтовые сосны! Недаром Гриша в детстве, проезжая этим лесом, всегда спрашивал мать, сколько аршин материи потребовалось бы ей на юбку, будь она ростом с такую сосну.
Переливы света луны в листве берез и по темным иглам елей и сосен -- совершенно волшебны. Но вот дорога, свернув с тракта при повороте на Бузовлево, пошла узкой просекой. Мы точно въехали в глубокое ущелье; над головой только полоска светлого неба, по обе стороны -- непроницаемой стеной стоит бор, нетронутый, вековой бор: лесное хозяйство Кроптовых образцовое. Наши верховые лошади должны съехать с "берегов" и следовать за бричкой по дороге, гладкой и скользкой под слоем сухих игл, хотя красноватые корни сосен выступают и стучат о колеса брички и в особенности дрог. Колокольчик под дугой Воронка гулко звенит по лесу и должен пугать волков.
Но, о ужас! Почему-то вдруг ослабела подпруга моего седла. Приходится остановиться, чтобы ее подтянуть. Дм. Гр. останавливает свою лошадь и, соскочив, с нее, подтягивает мою подпругу, что вовсе не нравится Галочке, которая, вероятно, в Неклюдовке нарочно раздулась, чем ввела в ошибку неопытного кучера: мы уже знаем за ней эту манеру не давать себя подтягивать подпругой.
И вдруг Дм. Гр., совершенно неожиданно, спрашивает меня: "А знаете ли вы, для чего я приехал в Аряш?"
-- Приехали погостить к своей бель-сер,-- отвечаю я покойно.
-- Ан ошиблись!.. Чтобы сделать вам предложение...
(Тон довольно игривый и самоуверенный). Я считаю это за очередную шутку и отвечаю еще спокойнее:
-- Стоило для этого ездить в Аряш! впрочем, Аряшенские меды, слоеные пироги, варенцы вполне вознаграждают вашу поездку.
Я рассчитываю догнать бричку, но Дм. Гр. удерживает Галочку за узду и со странным выражением лица (быть может, из-за света луны) бормочет что-то невнятное, но очень настойчивое.
-- Будет вам,-- прерываю я его, почти наугад, но не стилем героини романа: вот чего еще не доставало.
-- Почему? почему? -- Уже с задором в голосе отвечает он, не выпуская из рук узды.-- Почему я не могу рассчитывать на ваше согласие?
-- Согласие? А почему же вы можете на него рассчитывать? Кажется, повода не давалось.
-- Гм, гм..., но мне кажется...
-- Что вам кажется? что я готова за вас замуж пойти?
-- Отчего же нет? Мне кажется, что вы совсем уж не так равнодушны ко мне, как это показываете.
(Ого! да Леля вещун, соображаю я.)
-- И, может быть, мы именно созданы друг для друга, дополняем друг друга.
-- Что вы! Перекреститесь! Мы дня с вами не проживем в согласии.
-- Отчего же? Вот именно и сойдемся, потому что противоположны.
Я твердо решаю не спорить и не ссориться (все как будто неловко в такой момент), но все-таки не могу удержаться от яда:
-- Во-первых, вы расколотили все мои шары в крокет, значит, в семейной жизни, в домашних ссорах вы будете бить посуду, да, наконец, у вас нет седых бакенбард и звезды, непременное условие моего семейного счастья!
Я уже решительно беру узду Галочки из рук его, и хлыстиком подгоняю ее к бричке: Леля -- видя, что мы отстали, громко и довольно тревожно аукает нас.
Мы выезжаем из Бузовлевского леса. Усадьба Кропотовых остается в стороне, направо, за Узой, отделяющей нас от нее обширными, заливными лугами. С какой грустью оглянулась я на нее, на этот большой, каменный дом, в окнах которого блистали огни... и в котором Вас. Серг. прожил почти всю свою жизнь. Необыкновенно ярко рисуются мне картины красивой жизни этой большой и дружной семьи и идеал жизни. Счастье было бы возможно и близко, но...
Мы переезжаем мост через речку Аряш (грань, отделяющая Бузовлевские земли от Аряшенских) и, выехав в открытое поле, крупной рысью едем вдоль речки, вьющейся у подошвы темных гор. Белый серебристый туман стоит над рекой, с левой стороны; белые поля гречихи с розовыми отливами и поля золотистого, позднего овса с правой стороны тянутся до самого Аряша.
Тот, кому бы я с радостью посвятила свою жизнь, тому и в голову не пойдет повторить то, что уже доставило ему столько мучений, если бы даже он, из-за сходства с Наташейкой, и остановился на этой мысли... Ну, вот и терпи! Впрочем, не все коту масленица. Сумей себя перемогать, призови на помощь весь свой арсенал, защищайся от самой себя! Читаю я себе нравоучения под быструю, довольно покойную рысь Галочки.
Отчего мне такая незадача? Думается мне: 9 июня Дмитрий М., сегодня -- 9-ое августа -- Дмитрий Г., оба -- Дмитрия и оба в 9-ое число. Отчего такая фатальность? И ни того, ни другого я не могу любить! А тот, кого бы я полюбила всей душой...
-- Что за ночь! за луна! -- Декламирует Дм. Гр., догоняя меня. "Соглашайтесь скорее",-- слышу я его голос, несмотря на быструю езду.
-- А любовь-то? -- обернулась я совершенно неожиданно к нему,-- брак без любви? За что такое наказание?
Дм. Гр. точно опешил от удивления:
-- Как же без любви?
-- Да также! Какая между нами может быть любовь? Одни шпильки да шутки! Шипим, точно сода с кислотой! Ведь вы не раз доводили меня до ненависти к вам.
-- Вот, этого-то и надо! Заставить вас сначала сердиться, ненавидеть,-- потом думать обо мне...
Плохое средство добиваться любви...
Опять перерыв. Мы объезжаем небольшой ручей, размытый дождями.
-- Соглашайтесь, мы будем так счастливы!
-- Какое же счастье в браке без любви? Я вовсе не боюсь любви. Я зову ее. Настоящую, беззаветную, но не суррогат любви.
Я волнуюсь, и мне грустно, но в то же время досадно на Дм. Гр.: этакая дерзость воображать, что он мог меня дразнить, изводить, говорить и неприятные, и нелестные для самолюбия вещи, а как только он захочет и поманит меня, я со всех ног брошусь ему на шею: Митя... Митя... Я твоя!
-- Нет, нет... -- продолжаю я все так же,-- не так подходят, когда рассчитывают на сочувствие и на согласие. Я даже не могла ожидать, не могла догадаться, что вы так повернете дело... А то бы и не допустила этого.
Я уверена, что он сговорился с Нат. Петр, на пари, что сегодня, после такой поэтической прогулки торжественно введет меня в столовую под руку и объявит нас женихом с невестой. И выбрал он как раз момент отъезда тети, соображаю я: чтобы преподнести ей этот сюрприз как факт уже совершившийся. Мы подъезжаем к большим конопляникам за деревней. Их запах какой-то особенно терпкий, пряный... и вон уже вдали в лесу блестят огни Аряшенской усадьбы. Дм. Гр. все еще требует согласия, скорее, немедленно! Он пойдет на все уступки, согласен, что брак наш не по любви, а по рассудку, мирится с тем, что я не люблю его и никогда не любила, даже когда он загонял мой шар в канаву с крапивой; -- согласен, что я даже почти ненавижу его: все это ничего! От ненависти к любви всего один шаг. А я продолжаю упрямиться.
-- Не хочу прожить без любви! в браке без любви нельзя рассчитывать еще на другую любовь.
-- Отчего же? Если я увижу, что вы... через 10-15 лет полюбите другого и честно заявите мне об этом, я... уважая ваше чувство -- отойду... и дам вам свободу. -- Наконец заявляет он, думая победить меня таким великодушным аргументом.
-- Милостиво разрешите мне любить другого? гм... гм.. а я-то думала, что любящий муж за это задушит. К тому же на это не спрашивают разрешения, даже у маменек и тетушек.
-- Евгения Александровна! Не шутите! Не мучьте! Вы должны сегодня стать моей невестой, слышите?
-- Слышу. Да... но не понимаю, как вам в голову пришло такой вздор требовать от меня? -- И я пускаю Галочку в галоп, перегоняю и бричку, и дроги...
У крыльца дома, где няня с Машей, заслыша колокольчик, уже со свечами ждут нас, Дм. Гр. наконец догоняет меня, и, взяв мою лошадь, говорит запыхавшись:
-- Прошу вас! Никому ни полслова! Обещаете?
-- Конечно, обещаю,-- отвечаю я.
-- Тогда я смогу еще прогостить в Аряше с недельку и буду вас изучать. Неужели я мог так ошибиться. Разрешаете?
-- Пожалуйста, только предупреждаю, что ничего нового не откроете...
Подъезжают дроги. В столовой накрыт ужин и поднимается обычный за столом шум, писк и гвалт татусей... Непризнанный жених и "невеста без места" чувствуют себя как-то неловко при прозаическом освещении лампы и за прозаическим ужином, под испытующим взором Лели и Нат. Петровны. Но я дала слово молчать и держу его, хотя поставлена в глупейшее положение: Дм. Гр. надувается... и настолько, что все это замечают. Проходит неделя...