Выпускной экзамен

Глава LVI. Выпускной экзамен

 "Экзамены прошли у меня благополучно: точно баллов еще на знаю, кажется все четверки, исключая русского. Сегодня пошел сначала к Нат. Вас. {Н. В. Трескина.} по дороге зашел к Челюсткиным: приехала уже вся семья и даже Павел Никанорович {П. Н. Сабуров.} (совсем не постарел). Посидев с часок, пошел к тете Лизе, кот. оказалось, поехала в Троицкую Лавру, д. б. говеть. Поплелся домой и позже пошел к Ф. Ф. Дома что-то не сидится: хочется погулять. Взял у Ф. Ф. недавно вышедшую книжку "Архива", в котором моя статья: отдельных оттисков Ягич что-то не шлет. Еще у меня до тебя просьба -- сделать мне на Пасху подарок в 3 р. 60 к.: мне нужно на лето купить одну книгу. Сейчас напишу Оленьке. Начались ли у нее экзамены?"

 Экзамены Оленьки начались в конце мая на Пасху. Первый раз в жизни мы проводили все врозь: Леля в Москве, Юленька в Институте, а мы с тетей в конце поста уже уехали в деревню. И Леля писал:

 "14 апреля. Дни понемногу проходят довольно незаметно, хотя нет у меня определенных занятий: вечером обыкновенно кто-нибудь приходит ко мне или я хожу к товарищам, все мы веселы, потому что наверное пройдем все.

 В воскресение вечером был у Корша: на первый день зван и Ф. Ф. Фортунатов. Ужасаюсь громадному количеству визитов, кот. придется сделать на первый день. Буду писать на днях, а покамест, позволь мне тебя поздравить с наступающими праздниками Светлого Воскресения... Странно как-то писать поздравительные письма тебе: кажется, первый раз в жизни". {Да, это было в первый раз в жизни.}

 В то время, когда Леля писал нам эти "веселые" письма, у нас в Губаревке случилось большое несчастие и сохранилось письмо тети к Леле по этому случаю.

 "Вчера ужасное горе поразило нашу Губаревку В два часа дня на деревне изба Храмовых загорелась и от нее разыгрался ужасный пожар. Сгорел весь порядок до тла и сзади гумна с хлебом и кормом. Ужасно! Осталась только изба и гумно Ивана Доронина, и порядок, стоящий к нам спиной. Ветер дул на Каменку!" {От 14 апреля 1883 г.}

 Конечно, писала и я совсем отчаянное письмо. Гумна горели всю ночь, а пожарные трубы приехали на другое утро. Сообщала я Леле в утешение все, чем мы тогда могли помочь нашим крестьянам... Были и обгорелые дети и старушки, и оставшиеся буквально безо всего,-- весь народ был в поле, и крестьяне, бледные как мертвецы, летели из поля на измученных пашней лошадях. У нас в то время совсем сократилось хозяйство, и даже большая изба, бывшая столярная, и б. застольная стояли пустые. Все они были немедленно заселены погорельцами, также и все сараи, загоны и пр.

 Понятно, как Леля был поражен таким несчастьем.

 13 апреля он писал тете:

 "Еще раз поздравляю с наступающими праздниками {Пасха 1-го апреля.}: весело по всей вероятности. Ты их не проведешь ввиду ужасного несчастья, поразившего милую Губаревку Какая досада! Вчера получил письмо и часа четыре не мог думать о чем-нибудь другом, как об этом пожаре. Ужасно хотелось бы попросить здешнего богатого купца Третьякова пожертвовать в пользу погорельцев -- 3.500 р., которые он дал за балкон на Тверской, чтобы видеть (всего один раз) проезд Государя. Как неприятно, я думаю, любоваться теперь Губаревкой с дядиной террасы! Третьего дня, т.е. в субботу я приобщался в 8 час. утра. Вечером собирался пойти к заутрене, но в 19 час. почувствовал себя таким утомленным, что лег спать: д. б. потому что очень рано встал. Когда живешь один, пропадает всякая охота пойти куда-нибудь, сделать что-нибудь, в особенности, если раньше делал это вместе с другими людьми..."

 Далее Леля описывал свои посещения, в 1-й день Пасхи -- к Челюсткиным, к Кузнецовым. Тетя Лиза уехала в Лавру. У Ивановых обедал и был сначала доволен, что тетя Люба не сердилась на него за то, что давно не заводил к ним, но потом очень был смущен, что тетя Люба позвала его в свою комнату и опять подарила ему яйцо, а в нем -- 10 р., а сестрам нарядные воротнички.

 "Конечно, я очень рад, куплю нужные книги, снимусь но... "

 Он находил очень неловким появляться только в праздники, получать подарок, благодарить и удаляться... "Вечером был у Ф. Ф., у которого был Корш, Бремер и еще кое-кто".

 "Всю неделю придется посвятить Закону Божию".

 Экзамен Закона Божия прошел благополучно на пятерку. {26 апреля.} 3-го мая он сообщал нам:

 "Свалил еще два экзамена -- греческий и математику: опять паче чаяния 2 пятерки. Осталась еще история в четверг 5-го мая. На экзамене будет Попечитель. Отдельные оттиски своей статьи получил от Ягича. В пятницу отправляю мой сундук малой скоростью в Губаревку. Половину моей библиотеки тетя Лиза позволила поместить на лето у себя".

 "3-го дня в Москву приехала тетя Софья Никол., на похороны Вас. Алекс. Олсуфьева {Василий Александрович Олсуфьев скончался 18 апреля 1883 г. в Париже, но прах его привезли хоронить в Москву. Он оставил большую семью -- 7 человек детей от 1-й жены своей Ребиндер, 2-х от кн. Ливен и трое сыновей от Саши (Есиповой). Состояние было большое, но вскоре все рассыпалось. Чудесный дом с знаменитой оранжереей орхидей на Девичьем поле дал место клиникам и т.д. Дети разбрелись, Саша не смогла стать главой их дома и вскоре вышла замуж за кн. Святополк-Четверикова.}".

 "6-го мая. Только что пришел о 1-го экзамена русскому языку. Тема самая безобразная "Главные начала народной жизни, завещанные нашей Древней Историей"! По всей вероятности, нужно было писать в славянофильском духе: хвалить все, что до Петра и бранить Петровскую реформу: у меня вышло иное.

 Все-таки уверен, что выдержал этот экзамен. Завтра -- латинский. Вчера меня искал по всей Петровке Ф. Ф., у которого я не был более 4-х недель: он вместе о Бремером условился быть у меня на старой квартире. Там должно быть плохо объяснили, где я живу. Бремер нашел, а Ф. Ф.-- нет. Он думал, уж не умер ли я.-- Напишу в среду".

 Вскоре затем переписка наша совсем прекратилась: 10-го мая Леля кончил гимназию, и счастливый, прямо радостный, приехал к нам в Губаревку. Даже, помнится, его радостное настроение не омрачилось видом сгоревшей нашей деревушки {В так называемой Губаревке-Шахматовке в отличие отТаушевской и Добровольской было всего 13 дворов.}.

 Все горячо откликнулись на огромное несчастье, постигшее ее чуть ли не впервые. Все кругом давали денег, лесу, хворосту, кольев,-- любили в округе наших смышленых и очень порядочных крестьян. Как феникс из пепла возникала новая Губаревка, обещая стать краше и наряднее прежней. К счастью, и весна стояла чудесная. Немного запоздав, тем роскошнее поднимались травы и хлеба. А фруктовые сады так цвели, как давно не цвели. Бело-розовой дымкой на нежно-голубом фоне неба выделялись яблони, сплошь залитые нежным цветом, а в парке и саду пели, свистели и ворковали горлицы, иволги, скворцы. О соловьях не говорю. Они точно выбрали наши сады своей резиденцией и слетались без числа, быть может привлекаемые не одним привольем, но и музыкой. Они щелкали в куртинах сирени особенно звонко, когда из окон дома лились звуки музыки и пения.

 Мы привезли тогда о собой из Петербурга сиротку Иоханну девочку финку, взятую тетей Натали в дом из Евангелического приюта. Она до того была поражена садами в цвету, что думала, что мы живем в раю, а услышав ночью соловьев, прибежала к тете, спрашивая со страхом, почему у нас ночью поют птицы.

 Была с нами и Оленька в эту чудесную счастливую весну, благополучно перейдя во второй класс. Она полюбила свой институт, училась хорошо, была в числе лучших учениц и без умолка рассказывала нам про своих подруг и классных дам.

 Много лет спустя мы с Лелей с особенным удовольствием вспоминали, как нам было в то лето хорошо.

 Перспектива осенью поступить в Университет -- крайне радовала Лелю, да и не мог он не чувствовать, что долгий тяжкий период его жизни -- его гимназические годы -- от него отошли, уже за плечами, и не вернуться им более!

 А впереди начиналась более свободная, независимая и светлая жизнь.