Исповедь отца Иллариона - 5

А тут грянул жесточайший неурожай. Голод косил людей беспощадно. Глава Православной Церкви патриарх Тихон 22 августа 1921 года издал воззвание «О помощи голодающим». Ознакомившись с этим воззванием, я грешным делом подумал, не было счастья, да несчастье помогло. С этого момента, я думал, наконец, церковь вздохнет, но не тут-то было. Это всенародное несчастье обернулось для церкви трагедией. Под предлогом помощи голодающим началось разграбление церквей.

В городе Шуе служители церкви и некоторые прихожане не допустили грабежа церкви. Были жертвы с двух сторон. Как только эти события стали известны в нашей группе, почти все просили направить их в Шую, чтобы расправиться не только с попами, но и с прихожанами, как с контрреволюционерами, а церковь уничтожить, как гнездо контры. Страсти настолько раскалились, что пришлось собрать летучку, на которой выступил наш начальник – Антон Иванович Рыбаков.

Он довольно быстро усмирил почти всех. После небольшого вступления он обратился к сидячему напротив него чекисту: «Вот ты Иванов, что ты сделаешь, если на улице на тебя нападет мужик и захочет отнять у тебя маузер?». «Конечно, убью, как…». «Правильно, если он бандит или контра». «Так точно». «А если ему нужен твой маузер, чтобы убить или задержать контру?» «Ну, тогда, пусть скажет,… а не лезет драться…» «Во! Видишь? А если он подойдет к тебе, все расскажет, ты пойдешь с ним?» «Конечно, же…» «Разумеешь, по-хорошему и человека полезного не убьешь и контру поймаешь.

Вот так и мы должны поступать с попами и с их добром…» « Они это добро награбили, а мы его изымаем» «Во-первых, они его не награбили, а накопили, а самое главное нам работникам ВЧК Советская правительство доверило Карающий Меч. Такой меч можно вложить только в СПРАВЕДЛИВЫЕ руки, которые будут ЧЕСТЬЮ, СОВЕСТЬЮ этого государства. Мы всегда должны помнить об этом».

Мне этот разговор хорошо запомнился потому, что именно тогда я понял, почему я очутился в этой группе, без малейшего с моей стороны усилия и что я не одинок. Появилась надежда.

Несколько дней я никак не мог встретиться с нашим комиссаром, как потом выяснилось, его вызвали на Пленум ЦК, а когда, наконец, встретились, разговор не получился. Да и как мог получиться, – был разгневанный начальник и ни в чем не виновный провинившийся подчиненный. И хотя я, как ребенок, обиделся на него, послав его подальше – к одной маме…. Но когда узнал, что ему там пришлось выслушать, а затем и выполнять директивы Ленина, я пожалел не только Антона Ивановича, но и себя.

Для Православной Церкви наступили самые тяжелые времена – ее не только хотели ограбить, ее старались уничтожить.

23 марта 1922 г. – утверждается на заседании Политбюро ЦК серия предложений Троцкого по изъятию ценностей церкви и ее уничтожению. По предложению Троцкого для осуществления его антирелигиозной программы были созданы газеты «Безбожник» и журнал «Воинствующий безбожник», а также «Центральный Совет Союза воинствующих безбожников».

В работе по учету церковного богатства был привлечен епископ Антонин (Грановский) – чудовищно честолюбивый, угрюмый, внутренне надломленный и больной. И, несмотря на такую характеристику, в которую я не очень верил, во мне теплилась надежда, что участие епископа, почти святого человека, как-то смягчит и внесет элементы порядка и добросовестности в действия работников ВЧК и других органов, но, увы! Вскоре стало для меня ясно, что трудно было выбрать человека для цели, поставленной Троцким, более подходящего, чем этот епископ. И вот тогда я впервые открыл для себя простую истину: везде есть порядочные люди, и самые прекрасные идеи воплощаются в жизнь, пройдя через них.

Прошло несколько жутких месяцев. Многие служители церкви были либо расстреляны, либо засажены в тюрьмы, либо писали доносы на своих же «братьев во Христу».

Как-то брожу я по коридорам нашего заведения и встречаю Антона Ивановича. Увидев меня, он расплылся в улыбке, которой я давно на его лице не видел, и спрашивает:

– Ну, как дела?

– Как сажа бела, – отвечаю хмуро.

– А куда идешь?

– Расстреливать попов.

– Ну, ты мне это брось, идем, я тебе покажу, что этого уже делать нельзя. – И увлекая меня в свой кабинет, радостно добавляет: – За это уже можно и схлопотать…

Когда мы зашли в его кабинет, он показал мне обращение Сталина от 16 августа 1923 года ко «ВСЕМ ГУБКОМАМ, ОБКОМАМ…» с требованием прекратить уничтожать и грабить церковь.

 – Я тебе давал читать, помнишь? Напомню, что мне кажется особенно важным.

«Исходя из сказанного, ЦК постановляет:

воспретить закрытие церквей, молитвенных помещений… а где такое закрытие имело место – отменить немедля;

воспретить ликвидацию молитвенных помещений, зданий и проч. путем голосования на собраниях с участием неверующих

воспретить ликвидацию молитвенных помещений, зданий и проч. за невзносы налогов;

воспретить аресты «религиозного характера», поскольку они не связаны с явной контрреволюционными действиями «служителями церкви» и верующих.

Еще при жизни Ленина, несмотря на документ, показанный мне Дзержинским, и письма Ленина членам Политбюро о событиях в Шуе ни я, ни Антон Иванович не подумали о том, что это бунт на корабле. Мы решили, что Сталин переубедил Ленина и с его согласия появилось это обращение. Глубже мы и не вдавались только потому, что уж очень хотели прекратить эту жестокую вакханалию.

Мы сразу засели за обсуждение вопроса, есть документ, но как сделать, чтобы он начал работать. За эти несколько месяцев работники так привыкли к безнаказанности своих поступков и к сознанию своей непогрешимости, что искоренить это было нелегким делом. Ведь стоило сотруднику произнести слово поп, как дальше для многих можно было и не приводить никаких доказательств вины пойманного. Но если с этим можно было бороться в рамках самих органов, то с потоком доносов было гораздо сложнее.

После долгих обсуждений Антон Иванович предложил мне: «А что если ты возьмешь на себя эту задачу?» «Как это я возьму?» «Просто, мы тебя внедрим к ним» «Ну знаете!» – вырвалось у меня. «А ты подумай, не спеши… возможно, это самый лучший выход».

Меня не столько волновала моя учесть, ведь меня могли прирезать священнослужители, узнав, кто я, и расстрелять сотрудники органов, сочтя меня за попа, сколько другое... Я должен был лгать, и не один день, в церкви, ведь в то время я был неверующим. Я должен был стать шпионом или разведчиком в зависимости от цели моей деятельности. Я должен был лишить себя мирской жизни и ради чего? Ради спасения нескольких невинных и наказать нескольких нечестных.

Если бы я мог спасти тысячи, то, возможно, я бы принял это предложение, но с другой стороны…. После первых лет работы, когда к той картине, которая бросалась в глаза – экспроприация имущества у богатых, я добавил скрытую от всеобщего обозрения борьбу за власть, не гнушающихся ничем, от предательства до убийства противника других убеждений, у меня опустились руки.