Москва поразила меня невероятным скоплением самых разных людей и множеством красивых и доступных женщин. Торговали все и всем, воровали, убивали, ругались, молились, голодали, обжирались, хлестали водку и, мертвецки пьяные дрались, любили, ненавидели. После первых дней работы, когда изо дня в день приходилось ловить бандитов, преступников, раскрывать заговоры, покушения на отдельных руководителей или целую группу, – мир представился как сплошное скопление злодеев. Мне казалось, после того, что я пережил, меня ничем не удивить, а тем более не ожесточить. Но иногда я ловил себя на излишней жестокости в принимаемых решениях.
Трудно было представить, что найдется, в ближайшее время такая сила, которая усмирит хотя бы большую часть населения. Как мне казалось, это было посильно: церкви, благополучию в стране и коммунистическим идеалам. При тогдашней разрухе, зверином голоде благополучие масс виделось весьма немногим и то не в ближайшее время; так же обстояло дело и с коммунистическими идеалами. Оставалась только церковь, но… ее теснили со всех сторон, озлобляя верующих, служителей церкви, да и неверующую интеллигенцию насильственными методами борьбы с религией и уничтожением церквей – архитектурных памятников.
Я долго обдумывал этот вопрос, даже выучил наизусть, что говорилось в партийной программе об этом. По сей день помню: «Необходимо заботливо избегать всякого оскорбления чувств верующих, ведущего лишь к закреплению религиозного фанатизма». И когда, как мне казалось, я созрел для этого разговора с Дзержинским, я добился встречи. В тот день он был в хорошем настроении и, когда меня увидел, вместо приветствия спросил:
– По виду догадываюсь, что проблему добра и зла ты не решил. Пришел за советом?
– Да.
– Выкладывай.
Я ему выложил все, к чему пришел, что тем методы, которыми ЧК пользуется, да и её враги под маской ЧК, только вредят нам, озлобляя многих еще вчера наших союзников. Он спросил, верю ли я в Бога? Конечно, я ему сказал, что нет, но защищаю падших не только потому, что мать у меня верующая и я боюсь за неё, а потому, что хотя церковь, возможно и зло, но сегодня она может усмирить огромные массы от разгула, разбоя, преступлений, заполонивших нашу страну, а, следовательно, принести пользу, добро всей стране. В заключении я процитировал отрывок из программы о методах борьбы с религией.
Дзержинский походил, походил, потом, достав из сейфа документ, показал мне.
Российская 01. . 1919
Социалистическая Федерация СТРОГО СЕКРЕТНО
Советская Республика Председателю ВЧК
ВСЕРОССИЙСКИЙ тов. ДЗЕРЖИНСКОМУ Ф. Э.
ЦЕНТРАЛЬНЫЙ
ИСПОЛНИТЕЛЬНЫЙ КОМИТЕТ
Советов Раб., Кр. и Каз. Деп.
МОСКВА, КРЕМЛЬ
№ 1866672
УКАЗАНИЕ
В соответствии с решением В.Ц.И.К. и Сов. Нар. Комиссаров, необходимо как можно быстрей покончить с попами и религией.
Попов надлежит арестовать как контрреволюционеров и саботажников, расстреливать беспощадно и повсеместно. И как можно больше.
Церкви подлежат закрытию. Помещения храмов опечатать и превращать в склады.
Председатель В.Ц.И.К. подпись М. Калинин
Председатель Сов. Нар. Комиссаров подпись Ульянов (Ленин)
– Вот так! Запомнил!? Не нравится? Мне тоже, но мы солдаты революции и… постарайся не очень выступать, но и не … Да, что я говорю, ты и без моих советов не будешь зверствовать. Ты обратись к Калинину или Сталину, по-моему, они за программную линию, – и, увидев удивление на моем лице, улыбнулся и добавил. – Не удивляйся, Калинин подписал этот, да и многие составленные в таком духе Троцким документы по решению ЦК.
Не доверяя своей памяти, я, как только остался один переписал бумагу, и хорошо сделал, так как впоследствии с этим документом можно было ознакомиться только с разрешения Сталина.
Пока я собирался с духом, чтобы обратиться к Калинину или Сталину, меня перевели в группу, занятую проблемой религии. Первое с чем я столкнулся, работая в этой группе, – звериная ненависть сотрудников к церкви, попам, верующим. После того документа, с которым меня ознакомил Дзержинский, трудно было представить другую реакцию сотрудников ЧК, но меня она поразила, очевидно, потому, что я придерживался больше линии партии, и шел в ЧК, чтобы не допустить надругательства над верующими и Церковью.
Конечно, говорить об этом было глупо, но раз были в ЦК люди, думающие как я, была надежда на перемены. Тем более, что в приказе Президиума ВЧК №21 от 28 февраля 1920 года, подготовленном при непосредственном участии Ф.Э. Дзержинского, говорилось: «…Прежде чем арестовывать того или иного гражданина, необходимо выяснить, нужно ли это. Часто можно не арестовывая вести дела, избрав мерой пресечения: подписку о невыезде, залог и т.д. и т.п., а дело вести до конца. Этим ЧК достигает того, что будут арестованы только те, коим место в тюрьме, и не будет не нужной и вредной мелочи, от которой только одни хлопоты, загромождение ЧК, что лишает ЧК возможности заниматься серьезным делом…» И мне стало известно, что после подавления Кронштадтского мятежа Дзержинский отдал распоряжение об освобождении из мест заключения всех рабочих и крестьян, оказавшихся втянутыми в мятеж, вне зависимости от степени их виновности.
Всё это вселяло надежду, что я на правильном пути.
Свободное копирование
