Глава семнадцатая
ПОЛИТИКА И ПЕРВЫЕ ТЕРРОРИСТЫ
В подобной-то атмосфере, если можно так выразиться, пропитанной конституционными парами, пришлось вращаться тогда народникам-революционерам. Само собой разумеется, что общее настроение должно было отразиться и на нас, тем более, что среди нас самих к этому времени стало наблюдаться какое-то новое, не народническое настроение. Я раньше упоминал уже о том охлаждении к деятельности среди народа, которое видно было хотя бы у большинства членов нашего кружка. Ко времени русско-турецкой войны скептицизмом были заражены более или менее все, по крайней мере южные народники. Правда, переменить мировоззрение, пустившее такие глубокие корни, как это было с народничеством, оказывалось далеко не легким делом; и потому на словах все еще продолжали исповедывать старые народнические принципы, но в душе мало уже кто им верил, вследствие чего и на деле движение в народ сильно ослабело. Деревня, раньше манившая к себе, теперь отодвинулась на второй план. Революционеры стали скопляться по городам. Среди нас послышались голоса в пользу политической свободы, к которой раньше все относились отрицательно. Одним из самых ранних защитников политики явился Волошенко, член одесского кружка народников, носившего название "Башенцев". Этот человек необыкновенного ума успел отрешиться очень рано от этого общего всем народникам предрассудка.
Другим страстным защитником конституционной реформы оказался мой брат Иван; только он шел в этом направлении значительно дальше других. По его мнению, революционеры должны были направить свои силы исключительно на приобретение политических прав. В таком духе написана была им брошюра и пущена в рукописи в обращение. Исходя из того положения, что экономическое освобождение народа может быть делом рук только самого же народа, он находил, что революционерам не по силам было и брать на себя эту задачу.
Неудачи предыдущих годов, постигшие революционеров в народе, объяснил он тем, что революционеры по самому своему происхождению слишком далеко стояли от народа и потому не знали даже, как взяться за дело; что в будущем их ожидает подобная же неудача; что наконец самая программа социалистическая не свойственна им, как детям привилегированных сословий. Максимум пользы, какую могут принести народу революционеры из интеллигенции -- это добыть политическую свободу, необходимую для создания в будущем широкой народной организации, которая одна только может повести к осуществлению социалистического строя.
Не отрицая того, что в прошлом мы действительно не умели взяться за "мужицкое дело", я не хотел согласиться с братом, что и в будущем нас ожидают одни неудачи, и находил, что народная революция должна остаться нашей целью, главным пунктом нашей программы и на будущее время.
-- Да знаешь ли ты из истории хоть одну революцию, которая совершена была бы народом?-- возражал мне Иван. Но это была уже такая ересь, с которой я никак не мог примириться. Между тем, по мнению Ивана, во всех революциях народ служил только пушечным мясом.
-- Правда, без участия народа революция невозможна,-- говорил он,-- но сущность дела заключается все-таки не в массе, а в ее руководителях. Руководители делают историю; они вкладывают душу в движение, а вовсе не народ. Кто же эти руководители? Эго -- интеллигенция страны. Народ без участия интеллигенции может произвести бунт, но не революцию... Вот, как были бунты Пугачева и Стеньки Разина. Народная масса может только разрушать.
-- Тем лучше, что народ может только разрушать,-- хватался я за старые аргументы.-- Созидания и не надо. Мы будем поддерживать в народе бесконечный бунт, пока не будет разрушен в корне существующий порядок вещей.
-- Анархическая чепуха, и больше ничего!-- с жаром воскликнул Иван,-- Я больше вижу смысла у якобинцев: те по крайней мере говорят: захватим власть и переделаем все по-своему. А по вашей теории ничего не разберешь.
Признать необходимым участие общества в революции в качестве народника я не хотел. А между тем Иван строил свои рассуждения так: без участия интеллигенции революции быть не может. Но интеллигенция, представляющая собою привилегированные сословия, нуждается не в социалистическом перевороте, а в политической свободе. Отсюда выходило, что и революционерам, применяясь к почве, следовало принять чисто политическую программу. Социализм, по его мнению, оказывался таким образом для нас, русских, преждевременной иллюзией, препятствующей об'единению сил для борьбы с самодержавным правительством.
Свободное копирование
