Между тем и настроение киевских обывателей в это время, не говоря уже о молодежи, было тоже не совсем обычное. Война с Турцией многим открыла глаза. Неудачи, постигшие русские войска в войне с Турцией, этой "гнилой" державой, невольно наталкивали людей, даже не глубоко заглядывавших в жизнь, на разные размышления и на предположение о существовании у себя дома кой-каких прорех. С театра военных действий доходили смутные слухи о воровстве подрядчиков интендантских, что является возможным лишь при участии высшей военной власти.
Об одном из лиц в армии передавались самые компрометирующие сведения. Эта фигура являлась предметом всеобщих насмешек. Говорили, что он был большой дурак. Помню, приводилось даже мнение авторитетных знатоков военного дела (указывали чуть ли не на Мольтке), будто самый переход через Дунай совершился столь удачно единственно потому, что план переправы был чересчур глупо скомпанован. Место для переправы выбрано было там, где ни один благоразумный полководец никогда не решился бы устраивать переправы, и поэтому-де турки были застигнуты врасплох. Таким образом выходило, что. глупость, переходящия всякие пределы, глупость, достигшая до границ виртуозности, принесла неожиданно хорошие результаты.
Потом рассказывали о какой-то авантюристке Числовой (если не изменяет мне память), шлявшейся всюду за армией, которая благодаря своему влиянию на одно из видных лиц являлась едва ли не самой высшей инстанцией в нашей действующей армии. Об убийстве одного из наших князьков где-то возле Дуная -- не помню уж, кого-то из них убили -- рассказывали, будто он был убит совсем не турками, а болгарами же за его романические похождения с болгарскими женщинами и т. д.,-- целая бесконечная вереница всевозможных скандальных историй.
А рядом с этим один за другим стали двигаться поезда -- теперь уже с юга на север -- наполненные больными солдатами. Тяжело было ездить в это время по одесской линии!.. По станциям на запасных рельсах стояли бесконечно длинные ряды товарных вагонов с открытыми настежь дверями, из которых несло вонью и откуда выглядывали бледные лица солдат, лежавших на соломенной подстилке. Иногда этой подстилки нехватало в достаточном количестве. Неурядица замечалась всюду и наталкивала людей на ту мысль, что этой неурядицы было бы несравненно меньше, если бы правительственные воры и авантюристы подлежали какому-нибудь общественному контролю. Вопрос о политической свободе -- о конституции, сам собою выдвигался таким образом на очередь.
И вот о необходимости конституционной реформы стали говорить всюду. Земства оживились: принялись готовиться к подаче адресов на высочайшее имя. Но я не буду касаться здесь этого движения, так как о нем я знал лишь по слухам. В своем месте я расскажу о наших столкновениях с земцами; теперь же перейду к воспоминаниям того, чему был очевидцем.
В Киеве организовался специальный кружок, назвавшийся "конституционным кружком", поставившим своей задачей агитацию в пользу конституции и пропаганду политических идей. Так как студенчество представляло более восприимчивую среду, то не удивительно, что свою деятельность кружок этот направил сюда.
Между тем студенты и без того волновались. Недовольство существующим политическим режимом, наблюдавшееся во время войны с Турцией во всем русском обществе, отразилось и на поведении университетской молодежи, принявши здесь сразу более острый характер. То по одному, то по другому поводу собирались сходки в студенческой столовой. Так, припоминаю, одним из поводов к сходкам послужил арест студента Подольского. На собраниях стали говорить о самоуправстве жандармов и, само собою разумеется, договорились до того, что недурно было бы положить предел этому самоуправству; вопрос этот явно выходил из сферы студенческих вопросов; но ораторы доказывали, что студенты до тех пор не будут избавлены от административного произвола, пока во всем государственном строе не произойдет соответственных политических реформ, и что поэтому студентам пора-де было сделаться настоящими гражданами своей страны и прочее в таком роде.
Результатом этих сходок было то, что составился проект подачи чего-то в роде петиции или адреса на высочайшее имя, в котором просились известные реформы.
Подобный адрес был, кажется, составлен в двух редакциях: в более радикальном и в умеренном духе. Но когда пришлось собирать подписи, то охотников подписаться оказалось мало, и попытка с адресами окончилась неудачно.
Однако студенческие волнения не прекращались, и когда полиция распорядилась закрыть студенческую столовую, то сходки перенесены были в студенческий клуб.
В самый разгар этих сходок возле театра ночью после спектакля произошло столкновение студентов с полицией, окончившееся арестом нескольких человек. Это вызвало сильное возбуждение страстей. Из клуба, где в это время было собрание, двинулась толпа в несколько десятков человек в полицейский участок; ввалившись в комнаты участка, толпа потребовала немедленного освобождения арестованных и не ушла до тех пор, пока арестованные не были выпущены
После этого студенческий клуб был закрыт; но студенты еще более стали волноваться. Отправлена была депутация к университетскому начальству. Ректор и попечитель не приняли депутатов; тогда они пошли к генерал-губернатору Черткову. Здесь у них с Чертковым, как мне тогда же передавал один из депутатов (Наум Львов, умерший в Париже несколько лет спустя), произошла в таком роде беседа:
-- Чего хотите, господа? -- спросил Чертков.
-- Мы хотим избавиться от административного произвола,-- отвечала депутация.
-- Как прикажете это понимать?
-- А так, чтобы жандармы и полиция не имели права арестовывать кого им вздумается!
Тогда Чертков воскликнул:
-- Ах, господа, господа!.. Таков закон! Двуглавый орел!.. Мы все должны ему повиноваться.-- А потом добавил: -- Я в этом крае генерал-губернатор, а жандармы и меня могут арестовать.
Но из всего студенческого движения 1877 года, которого я здесь касаюсь, конечно, лишь в общих чертах, едва ли не самым характерным эпизодом была демонстрация при водружении креста на могиле одного рабочего, похороненного на Байковом кладбище. Насколько могу припомнить, рабочий этот был из интеллигентной среды и, кажется, прикосновенный к революционному движению (я раньше не слыхал о нем). По инициативе студенческой организации, в центре которой стоял "конституционный кружок", собралась толпа молодежи и двинулась процессией через город, неся впереди деревянный крест. Раза два или три толпа останавливалась, и присутствующие ораторы, словно евангелие по усопшему, произносили речи. Как ни странно может показаться, но речи сводились к тому, что "нам надо добиваться конституции". Насколько в данном случае вязался конституционный вопрос со смертью рабочего, на могилу которого несли деревянный крест, об этом, по-видимому, мало кто заботился.
Встреченные по пути мещане и рабочие останавливались и с любопытством глядели на процессию, во главе которой -- к их удивлению -- не видно было ни попа, ни дьякона; но так как впереди все же несли крест, то народ снимал шапки и набожно крестился.
Киевское студенческое волнение 1877 года окончилось тем, что многие были исключены из университета, а вслед затем разосланы административным порядком по северным губерниям.
Свободное копирование
