Очищение конспиративной квартиры - 1

Глава шестнадцатая

ОЧИЩЕНИЕ КОНСПИРАТИВНОЙ КВАРТИРЫ.-- СТУДЕНЧЕСКИЕ ВОЛНЕНИЯ

 Стефанович с товарищами -- Бохановским и Дейчем -- проживавший также в Киеве, как я сказал уже выше, продолжал вести свои конспирации с чигиринцами. Он занимал небольшой домик на одной из окраин города, где помещалась и наша кружковая типография. Свои периодические свидания с чигиринцами он устраивал в различных местах и городах и один раз, между прочим, назначил местом свидания в Киеве квартиру, занимаемую Чубаровым и мною и где временно проживал с нами мой старый приятель Владимир Малавский, студент киевского университета.

 Квартира наша находилась на Жилянской улице, на краю города, и задними окнами обращена была к обширнейшей пустой долине, по которой протекает речонка Лыбедь. Положение было удобное на случай обыска; ночью (а обыски производились почти исключительно но ночам), выскочив через окно, легко было спрятаться в этой долине. То была та самая долина, где в 1874 году скрылся от преследований бежавший с вокзала Иван Ходько, о чем я рассказывал в своем месте.

 Летом 1877 года я поехал на время в Одессу. Чубаров тоже куда-то отлучился, и на нашей квартире оставался один Малавский. Я уже упоминал, что на этой квартире Стефанович имел свидание с крестьянами-чигиринцами. Двое из них -- Олийнык и Писковой -- по возвращении домой были арестованы и при допросах указали на эту квартиру. Тогда жандармы явились сюда с обыском, арестовали Малавского и, сделавши засаду, спустя дня два поймали Бохановского, заходившего туда за чем-то.

 Вслед за тем в одной из деревень Полтавской губернии арестовали Стефановича и Дейча.

 Таким образом главные виновники, ведшие среди чигиринцев заговор, были схвачены. По счастью киевская квартира их не была открыта. При аресте у Бохановского был отобран ключ от этой квартиры. Но так-как он не давал показаний, то жандармы не знали, где она находится. Положение однако было весьма серьезное: жандармы рыскали по всему городу в розысках за квартирой; а там находилась тайная типография; сверх того могли быть, да и были на самом деле, сильно компрометирующие бумаги. Надо было очистить квартиру раньше, чем ее успели открыть. Между тем квартира эта была "конспиративная", и из бывших на свободе лиц знал ее только я один. Поэтому дано было знать мне в Одессу, и я тотчас приехал в Киев.

 Здесь я застал уже компанию, сгруппировавшуюся возле Чубарова и Рахальского. Надо сказать, что кружок наш до распадения держался изолированно от других революционных организаций; кружковая изолированность, являющаяся, впрочем, общей характерной чертой того времени, вытекала у нас отчасти и из нашей специальной постановки дела: подложные манифесты, с помощью которых мы хотели вызвать в крестьянстве бунт, ставили нас в особое положение заговорщиков, вынужденных скрывать свое дело от всех.

 Но после харьковского с'езда изолированность эта стала мало-по-малу исчезать: мы стали приходить в соприкосновение с революционерами других кружков, и теперь, в минуту опасности, когда надо было во что бы то ни стало очистить квартиру Стефановича, дело это оказалось общим для всех киевских революционеров. Все мы сообща стали собираться и обсуждать различные планы, как овладеть квартирой.

 Домик, который занимал Стефанович с товарищами, находился в одном из крайних кварталов города. Фасадом своим в три окна (насколько помнится, весь домик заключал в себе три комнаты с сенями) он смотрел на улицу, по другой стороне которой были совершенно еще не планированные и не застроенные места -- овраги, тянувшиеся до самой астрономической обсерватории. Местность эту киевляне называют "Киевской Швейцарией"; и здесь-то, по этим оврагам, мы и стали таскаться по ночам, присматриваясь и придумывая средства, чтобы овладеть квартирой. Часам к десяти вечера мы сходились обыкновенно у одного распропагандированного рабочего, жившего недалеко от этой квартиры, и тут у нас поднимались прения. Но как всегда в подобных случаях, прения оканчивались ничем, и мы без заранее установленного решения отправлялись только на рекогносцировку, надеясь на то, что ближайшее знакомство с местностью и местными условиями, может быть, наконец натолкнет нас на какой-нибудь определенный план.

 Трудно было, впрочем, и ожидать соглашения: компания была, что называется, разношерстная; многие из нас здесь в первый раз только встретились. Из лиц близких мне принимало участие лишь двое: Чубаров и Рахальский.

 Других участников я не взялся бы даже характеризовать, так как большинства из них совершенно не знал.

 Постараюсь однако упомянуть о некоторых из них.

 Больше других обратил тогда на себя мое внимание Г. Гольденберг. Это был еще совсем молодой человек, повидимому, очень впечатлительный, страшно много споривший и делавший всевозможные предложения, как овладеть квартирой, на которые, впрочем, мало кто из компании обращал внимание, так как все его предложения отличались непрактичностью и большой рискованностью.

 Дальнейшая история этого человека было такова: он был сослан административным порядком в северные губернии, откуда вскоре бежал и в 1879 году сделался ярым сторонником террористов. В феврале 1879 года он убил харьковского губернатора Кропоткина, навлекшего на себя месть революционеров за бесчеловеческое отношение к политическим приговоренным, сидевшим в харьковских центральных тюрьмах; но, будучи арестован спустя некоторое время, Гольденберг, к сожалению, дал компрометирующие показания, погубившие весьма многих лиц.

 Смерть Гольденберга во время следствия (он сидел, кажется, в Петропавловской крепости) остается до сих пор не раз'ясненным фактом. Но я склонен думать, что предположение, будто он убит тюремщиком, едва ли заслуживает доверия. Самоубийство Гольденберга, человека впечатлительного и болезненно нервного, легко об'ясняется угрызениями совести, которые неминуемо должны были посетить его в тюрьме вслед за тем, как он обдумал и взвесил весь вред, причиненный его показаниями.

 Другая личность, возбуждавшая интерес к себе, был Давиденко.

 Этот маленький молоденький человек, похожий на семнадцатилетнего юношу, сразу расположил нас к себе своей смелостью и благоразумием. О Давиденко без преувеличения можно сказать, что он и вырос и воспитался в тюрьме. Еще будучи гимназистом, он был посажен в тюрьму, если не ошибаюсь, за какие-то найденные у него запрещенные книги. Потом его выпустили, но потом опять взяли. Сколько раз его брали и выпускали, сказать не умею, но по расчету времени от 1875 года он больше прожил в тюрьме, чем на свободе.

 В конце концов он был арестован в Одессе и в 1879 году повешен по распоряжению Панютина за то, что по указанию шпионов в квартире его сохранялся динамит, хотя этот динамит и не был найден, гак как своевременно был увезен с квартиры другими революционерами.

 На наши ночные сборища появлялся также Колодкевич[1]; он, впрочем, не принимал горячего участия в дебатах и почти все время молчал. Вспоследствии Колодкевич участвовал в террористических делах "Исполнительного Комитета". Арестованный в 1880 году, он был приговорен к вечной каторге и посажен в Шлиссельбургскую крепость, где, как я слыхал, умер от чахотки.

 Об остальных участниках в наших ночных скитаниях по оврагам не стану вспоминать, так как не знал бы, строго говоря, что и вспомнить -- так мало впечатлений сохранилось о них в моей памяти.