Сборным местом нашего кружка, как я описывал выше, было местечко Смела в частности постоялый двор Сруля.
Но наши постоянные шатанья в Смелу скоро скомпрометировали этот постоялый двор в глазах смелянской полиции, заподозревшей в нас воровскую шайку. Становилось опасным дальше жить в Смеле, и наш сборный пункт, наша, так сказать, главная квартира перенесена была в город Елисаветград, Херсонской губернии.
Елисаветград, стоящий на железной дороге Одесса -- Харьков, находился недалеко от других нашему поселений, бывших главным образом в южной части Киевской губернии, и потому оказывался весьма удобным пунктом, тем более, что городок этот был еще оживленнее местечка Смелы, и, следовательно, легче было там нам скрываться. Организатором елисаветградского поселения явился Чубаров (член нашего кружка), нанявший отдельный дом, само собой разумеется, на вымышленное имя. С ним поселились Малинка и Рахальский; другие же члены кружка наезжали сюда, оставаясь тут иногда по долгу, и здесь отбывали наши собрания.
Здесь-то, в елисаветградском притоне, и стало резко наблюдаться то не народническое, а какое-то другое настроение, о котором я вспоминаю выше, и я, помню, сильно чувствовал и скорбел тогда от той розни, что выросла между нами и продолжала расти дальше. Не раз бывало принимался я рассказывать скептикам о бырчанском бондаре, приводя мое знакомство с ним как доказательство того, с какою легкостью можно заводить связи среди крестьян. Мне хотелось указать хоть на маленькое дело, достижимое для всякого, но которое могло бы заполнить время и вывести наше большинство из бездеятельного состояния, представлявшего главную опасность для наших планов.
Я это тогда понимал или, вернее, не понимал, а чувствовал, что нашим революционно-народническим планам угрожала какая-то смертельная беда, и мне хотелось как-нибудь предотвратить ее. Но в ответ на мой пример знакомства с бондарем только подтрунивали надо мною, говоря, что я изобрел "механический путь намечения революционных типов". Понятно, я сердился.
Так влачили мы нашу жизнь в народе... И до каких пор влачили бы -- трудно сказать, если бы следующий случай не вытолкнул нас из наших поселений.
В первых главах моих воспоминаний, рассказывая о "киевской коммуне", я упоминал о Ларионове и Гориновиче, как о двух суб'ектах, которые, будучи арестованы, дали много компрометирующих показаний. Один из них, Горинович, может быть, именно в награду за его раскаяние выпущенный из тюрьмы, вместо того чтобы куда-нибудь удалиться, где могли бы его поскорее забыть, принялся зачем-то усиленно разыскивать Стефановича и меня, мотивируя это тем, что хочет работать с нами в народе.
Кажется, миссия разыскать нас просто-напросто возложена была на него жандармами. Ему как-то удалось напасть на ниши следы: он узнал, что мы находимся где-то возле Елисаветграда, и летом 1876 года приехал сюда.
Здесь член нашего кружка, Лев Дейч, встретил случайно Горинович а у. одного из местных радикалов -- военного фельдшера Майданского -- и узнал его. Дейч и Виктор Малинка, оба проживавшие тогда в елисаветградском притоне, сочли, вполне справедливо, появление Горшщвича опасным для дела и мало-помалу пришли к тому заключению, что другого средства не оставалось, как только убить его.
Но так как убийство в городе Елисаветграде могло повлечь за собой розыски и открытие нашей организации, то поэтому они надумали совершить это убийство в Одессе, куда с этой целью и вызвали Гориновича.
Покушение на жизнь Гориновича произошло в Одессе на площади, находящейся возле товарной железнодорожной станции. После ударов, сваливших его на землю, покушавшиеся сочли его мертвым и тогда облили его лицо серной кислотой, в том намерении, чтобы полиция не могла потом констатировать личность убитого. Но чтобы, с другой стороны, все знали причину убийства, возле лежавшего Гориновича оставлена была записка следующего содержания: "Такова участь всякого шпиона" (я не помню, впрочем, точных слов записки).
Но Горинович оказался жив. С лицом, изуродованным серной кислотой, он потом фигурировал на "большом процессе", как живой пример крайней жестокости покушавшихся революционеров. Я не стану здесь даже опровергать эту очевидную клевету. При виде изуродованного лица Гориновича все содрогались, и уж, конечно, сами покушавшиеся содрогались и возмущались в тысячу крат более лицемерных прокуроров русского правительства.
Случай этот имел решающее значение на судьбу нашего кружка.
Горинович остался жив. При следствии выяснилось, что покушавшиеся встретились с ним в Елисаветграде у военного фельдшера Майданского и местного адвоката Краева. Тотчас эти два человека были арестованы.
К сожалению, Краев стал давать компрометирующие показания. А так как Краев знал наш притон, где жили Чубаров, Рахальский и другие, и туда постоянно наезжали остальные члены кружка, то вскоре начались поиски и за всеми нами. Пришлось нам покидать более или менее насиженные места и бежать куда-нибудь. И вот, назначив Харьков общим сборным пунктом, мы бросились врассыпную, кто куда находил удобнее для себя.
Свободное копирование
