Припоминаю еще один незначительный факт, который однако, может быть, не безынтересно будет рассказать здесь. На нашей сходке присутствовал тогда один человек из соседнего села, обративший на себя наше внимание своим несколько странным поведением. За все время он ни разу не обратился к нам ни с каким вопросом и не произнес громко ни одного слова, но то-и-дело шушукал что-то на ухо Нечипору, когда тот приближался к нему. Наконец Нечипор выбрал удобную минуту и сказал нам:
-- Есть тут один человек, который хочет, чтобы кто-нибудь из вас к нему подошел; он хочет с вами говорить.
-- О чем? -- спросил я.
-- Он говорит...-- Нечипор запнулся.-- Не знаю даже, как об этом и подумать,-- продолжал Нечипор.-- Он говорит, что он умеет от пуль заговаривать, так что он крепко-крепко нам пригодится, когда мы выступим воевать.
Я посмотрел на Нечипора, что называется, большими глазами. Этот умный, трезвый, развитой мужик вдруг понес такую околесицу!
-- Разве вы этому верите? -- спросил я его.
Нечипор мялся, видимо, не зная, что ему ответить.
Как меня, так и Дробязгина этот колдун, умеющий заговаривать от пуль, рассердил не на шутку, и мы решили его наказать тем, что наотрез отказались говорить с ним. А это было, несомненно, чувствительное наказание для него, так как мы здесь являлись центральными фигурами, и на нас главным образом сосредоточивалось внимание всех.
Колдун, это было видно по всему, принадлежал к разряду крайне самолюбивых личностей, и ему хотелось "не мытьем, так катаньем" завоевать себе в нашем будущем отряде блестящее положение. Таким образом наш бунтовский отряд, может быть, имел бы и своего колдуна.
Итак, начало организации среди крестьян было положено, и оставалось только вести это дело дальше.
Помню, в избе, где больше двадцати человек помещалось и разговаривало, а многие из нас и курили, сделалось невыносимо душно, и я вышел из хаты во двор, чтобы освежиться. Но здесь был неприятно поражен следующим зрелищем: куча людей толпилась возле самых окон нашей избы, видимо, желая подслушать, что делалось и о чем говорилось внутри. Это были все взрослые молодые люди, паробки, собравшиеся из села.
Меня это до того взволновало, что я немедленно воротился в избу и, отозвав в сторону деда Федя, тихо спросил его:
-- Какие там люди стоят возле окна? Это совсем не хорошо. Как бы чего дурного не вышло из этого!..
-- Э! Ничего дурного из этого не выйдет!-- успокаивал меня дед.-- Это наши паробки... Как же хотите вы? Войти сюда, где сидят и разговаривают старые люди, они не смеют... Вот они и ждут возле хаты; хочется им знать, на чем здесь порешат, что им отсюда "вынесут".
-- Чего же они ждут?
-- Вот сказали: чего ждут!? А может, мы тут решим коней седлать. (Выражение, очевидно, сохранившееся с казацкого времени, означающее выступление в военный поход).
-- Ну?
-- Ну так они и будут седлать... Вы как думаете!.. Не бойтесь, ничего дурного не выйдет из этого! Это все свои люди,-- улыбаясь говорил дед.
"Конечно, то могли быть свои люди; но с улицы могли видеть эту сцену и не свои; и это после того, как мы так обстоятельно рассуждали об осторожности..." -- размышлял я.
Впрочем, я должен сознаться, что размышления эти меня посетили только в первое мгновение. Потом, очень скоро эта сцена вдруг осветилась для меня совсем с другой стороны, и я стал усматривать здесь, подобно деду Федю, только готовность к бунту, что меня, само собою разумеется, необыкновенно радовало. Но так ли это было на самом деле?
После описанной сходки мы скоро уехали.
Свободное копирование
