Прошло недели четыре после описанных встреч, и мы с Дробязгиным опять собрались и поехали к нашим знакомым.
Прибыв на место, мы заехали прямо к деду Федю, встретившему нас, само собой разумеется, очень радушно, и в тот же день видели, конечно, Нечипора и Лазаря.
Еще в первый наш приезд как Нечипор, так и дед Федь с большой похвалой отзывались о трех своих приятелях-односельцах, с которыми хотели тогда же нас познакомить; но не помню, по какой причине, кажется, просто потому, что те жили на другом конце села и их не удалось встретить, знакомство это не состоялось.
Теперь Нечипор решил это осуществить. Действительно, на второй же день после нашего приезда он привел этих трех мужиков к деду Федю. Один из них, Архигь, привлек к себе наше внимание. Это был сорокалетний рослый крестьянин с светло-серыми глазами и густыми светлыми усами, как кисти опускавшимися на его рот, под которым внизу выступал широкий бритый подбородок.
Когда завязалась у нас беседа, двое из новопришедших крестьян приняли в ней живое участие; но Архип отмалчивался, изредка лишь вставляя незначительные замечания. Нетрудно было однако заметить, что он пользовался среди своих большим уважением.
Даже Нечипор относился к нему явно почтительно, что в моих глазах имело особенное значение, так как Нечипор не принадлежал к числу увлекающихся, пылких натур, и, следовательно, на его оценку людей можно было полагаться.
Беседа наша вертелась, впрочем, на общих вопросах, Мы не хотели сразу вступать в чересчур откровенные об'яснения и предпочитали сначала дать возможность высказаться нашим новым знакомым, ограничиваясь с своей стороны более или менее неопределенными выражениями.
Так прошло некоторое время. Вдруг Архип встал со своего места и, подойдя ко мне, дернул слегка за руку и тихо проговорил:
-- Идем!
Я поднялся, и мы вышли из избы. Архип шел впереди, я молча за ним следовал, мысленно задавая себе вопрос: что ему надо от меня? Так прошли мы, не говоря ни слова друг другу, двор и леваду деда Федя и очутились в поле. Здесь Архип остановился. Впереди виднелась долина, а за ней по всей горе, насколько хватал глаз, колосились озимые хлеба.
-- Скажите, что вы хотите?-- спросил он, уставивши на меня свои серые глаза.
Я понял, что мне ничего не оставалось, как отвечать прямо, не уклоняясь и не отделываясь неопределенными фразами, потому ответил:
-- Мы хотим взбунтовать людей.
-- Для чего?
-- Покажите мне, где граница людских полей,-- спросил я в свою очередь.
-- На той горе видите широкую межу?-- он указал пальцем на противоположную гору.-- С левой стороны тянутся поля нашего села, а вправо -- поля соседнего села (Архип назвал деревню).
-- Добре. А теперь скажите мне: всею ли этой землею владеют люди?
-- Нет. Людские нивы кончаются там,-- ответил он, опять показывая рукою,-- а туда дальше идут ланы (ланом называется огромное поле) экономии.
-- Кто же эти ланы засевает?
-- Арендатор.
-- Вот же мы хотим, чтобы ту землю, которую засевает теперь арендатор, отобрать и переделить между всеми людьми. И в соседнем селе тоже отнять от пана и разделить ее поровну между людьми. Так и по всем другим селам. Тогда только будет правда на земле. А чтобы это сделать, надо взбунтоваться всему народу.
Архип некоторое время стоял молча, видимо, раздумывая по поводу сказанного мною, потом проговорил:
-- Добре! -- а потом еще добавил: -- Ну, теперь вернемся в хату.-- И пошел по направлению к избе.
Что означало это его "добре", трудно было сказать. Выражало ли оно его полное согласие со всем тем, что он услышал от меня, или же только известную неопределенность отношения, что у украинца тоже часто выражается этим словом "добре", не знаю я. Может быть, Архип в ту минуту и сам еще не знал, как ему отнестись к нашему плану.
В течение нескольких дней, проведенных нами у деда Федя, мы внимательно всматривались в окружавших нас людей. Нечипор и сам дед Федь нам очень нравились.
Дед представлял собою несколько романтический тип. Он любил слушать, когда кто-нибудь читал стихи или пел песни; и одно, и другое производило на него огромное впечатление. Мне не раз удавалось ловить слезу в его глазах, когда он слушал какую-нибудь заунывную украинскую "думу". Все замысловатое, фантастическое привлекало его внимание. Выражался он всегда несколько витиевато. Нечипор был, напротив, очень практичен; большой хлопотун, правдивый и энергичный, он представлялся нам человеком, который, раз брался за какое-нибудь дело, всегда доводил его до конца.
Что касается до Архипа, то, чем более мы всматривались в него, тем он нам казался интереснее. Это был, несомненно человек с сильным характером. Правда, тонкостью чувств он не отличался; чувствительности деда Феди у него не было и следа. Ни коллизиям, ни сомнениям, повидимому, не было места в его душе: да -- так да, а нет -- так нет. Все у него было прямое и крепкое, как у лесного дуба. Мы с Дробязгиным уже мечтали даже о том, чтобы в решительную минуту предложить его в атаманы.
Свободное копирование
