Наши связи среди крестьян - 2

В Александровке у меня не было никакого дела, и я мог отсюда уже давным-давно выехать. Но мне захотелось поближе познакомиться с этим бондарем, и я решил его обождать.

 Воротился он часа через два на постоялый двор. Я тотчас собрался, и мы выехали из местечка.

 Дорогой я принялся расспрашивать его об их помещике, о наделах земли, полученных ими при освобождении и пр.

 Насколько могу теперь припомнить, он рассказывал, что первоначально даны были им в надел хорошие земли, но потом удалось как-то помещику повернуть дело, заменив большую часть этой земли песками, на которых, по выражению его, не росла и былинка, а не то что хлеб.

 При этой мошеннической сделке, вероятно, в целях ее упрочения, поступлено было таким образом, что пески не были разделены между всеми, а достались целиком только одной части крестьян, другие же крестьяне оставлены были при хороших наделах. Этим достигнуто было то, среди крестьян возникли рознь и несогласия, в конце развившиеся в настоящую вражду. У моего собеседника было такое ясное, определенное представление о своих деревенских делах, что большего нельзя было и требовать; своих односельцев, державших сторону пана, он обзывал разбойниками за то, что они продали интересы громады.

 -- Лет семь тому назад,-- рассказывал мужик,-- был я сотским в нашем селе. И раньше не один раз говорил я между своими о том, чтобы подать жалобу на пана, просить, чтобы взяли от нас эти пески и воротили наши старые наделы: а когда меня выбрали сотским, стал я об этом еще больше говорить. Что же они сделали, эти собаки? Позвали меня в волость, и старшина велел меня высечь. Высекли меня и потом еще посадили в холодную да продержали две недели. За сотского выбрали другого. И до сих пор у нас их царство,-- закончил мужик.

 Оказывалось таким образом, что в селении Бырки громада была разделена на две враждебные партии, ясно сознававшие рознь своих интересов, во имя которых и вели друг с другом борьбу.

 Это положение в Бырках очень соответствовало тому, что говорили нам дед Федь, Нечипор и Лазарь относительно своего села; напоминало это также и положение дел бунтовавшейся чигиринщины, где "актовики" и "душевики" преследовали одни других до последней степени. В селе Бырки были даже и свои жертвы за Громадские дела: кутузка и побои исполняли здесь, очевидно, ту же роль, как тюрьма и Сибирь в руках нашего правительства.

 -- Никакие жалобы вам не помогут,-- заговорил я в свою очередь.-- Кому станете подавать жалобы? Чиновникам? Чиновники держат руку панов. Чиновники -- такие же разбойники, а может, и хуже, как наш пан или старшина.

 -- Это правда,-- согласился мужик.

 -- От вашего пана просто нужно отнять всю землю и потом переделить ее поровну между всеми людьми.

 -- Вот что правда -- то правда!..-- воскликнул он.

 Попутчик мой, сидевший ко мне боком, вдруг энергично задвигался и поворотился ко мне грудью.

 -- Знаете ли,-- начал он,-- не один раз вот так же соберемся мы и толкуем между собою: давно пора отнять от нашего пана землю. Слухи же ходят,-- продолжал он менее решительным тоном; потом, глядя на меня, полувопросительно добавил: -- говорят, будут делить землю...

 -- Люди везде этого ждут,-- ответил я.

 -- Не знаю, кто вы и откуда, а вижу только, что вы добрый человек; вы, наверно, много видели, много слышали и знаете больше, чем мы, темные люди; расскажите, что вы слышали?

 -- Я -- торговец; езжу по ярмаркам и встречал много всякого народа. Где я ни был и с кем ни говорил, от всех слышал, что от панов скоро будут отнимать землю и делить ее между людьми.

 -- Вот дал бы господь!.. Говорят, что царь этого хочет...

 -- Может, и царь хочет,-- уклончиво ответил я.-- А только я знаю одно: видно же, что-то будет, когда все в один голос говорят об этом.

 -- Дал бы то господь поскорее.-- Он вздохнул, потом спросил меня: -- Скажите, где вы живете?

 Я назвал деревню.

 -- Знаю, около Черно-Лисья (так называют лесистую местность возле Знаменки); я там бывал.-- Собеседник мой сидел некоторое время молча, потом заговорил:-- Старые люди рассказывают, что наступит такое время, когда в одно место со всех концов соберется много-много народу, и станет там большая-большая битва. И после того всем людям будет хорошо жить. Это место, рассказывают, будет в черном лесу, там, где расходятся три большие дороги в три разные стороны. Выходит, как-будто около Знаменки: и три большие дороги расходятся оттуда -- чего уже больше чугунок -- и чернолесье. Знаменка от вас близко?

 -- Близко. А вы откуда слыхали это?-- спросил я, заинтересованный поверием.

 -- Между народом такой слух ходит; я сам слыхал от других и теперь вам рассказываю.

 Между тем мы приближались к усадьбе моего попутчика. Вправо от дороги потянулся низкий, местами совершенно мокрый луг; ряды верб по межам разграничивали крестьянские владения одно от другого, а дальше виднелись избы.

 -- Вот я и доехал до своего дома! -- проговорил крестьянин.

 -- Ледащие же здесь усадьбы; и картофеля негде посадить,-- заметил я.

 -- Усадьбы еще ничего; хоть по крайней мере трава растет. А посмотрите туда!-- и мужик указал в противоположную сторону, где желтели песчаные бугры.-- Там, там наша недоля! -- воскликнул он.

 Я остановил лошадь. Крестьянин слез с телеги и стащил свои обручи и мешок, в котором был теперь большой "буханец" печеного хлеба. Он его припас для своей несчастной семьи.

 -- Когда же еще увидимся? -- спросил я.

 -- Может, опять в Александровке,-- ответил он; но потом вдруг лицо его оживилось, и он заговорил:-- А то заезжайте ко мне; все-равно вам по дороге; вот моя хата (он указал на одну избу). Ей-богу, заезжайте!.. Так бы мне хотелось, чтобы вы заехали! Собралось бы нас несколько человек, посидели бы, поговорили... Может, услышали бы от вас что-нибудь хорошее... А то сидим мы здесь по своим куткам и ничего не знаем, что на свете божьем делается.

 -- Заехать можно; только боюсь я, как бы и меня ваш старшина не посадил в холодную,-- проговорил я полушутливым тоном и потом продолжал совершенно серьезно: -- Знаете, чоловиче добрый, о таких вещах, как мы с вами толковали, громко говорить нельзя.

 -- О, разве я этого не знаю?! Собралось бы нас четыре -- пять человек, все близкие мои соседи, мои приятели... А больше -- кто же?

 Я посмотрел на него и встретил взгляд его широко открытых карих глаз; в них светилась такая правдивость, что мне сделалось стыдно за недоверие, промелькнувшее было на мгновение в моей голове.

 -- Добре, непременно заеду,-- говорил я, пожимая ему руку.

 -- Прощайте! Если бы не подвезли -- плелся бы я еще где-нибудь по дороге; а так, спасибо вам, уже и дома.

 Мы расстались, и я поехал дальше.

 "Утопающий хватается за соломинку,-- размышлял я, едучи к себе домой.-- Так и этот несчастный бырчанский бондарь, встретя маленькое сочувствие у человека, которого перед тем даже ни разу не видел, уже возлагает на него смутные свои надежды. А сколько подобных бондарей у нас! Их можно встретить на всяком шагу. Небольшое внимание с вашей стороны, капелька участия, и вы сразу привлекаете к себе симпатии этого человека; а после двух -- трех свиданий можете стать с ним в самые приятельские отношения. Какое широкое поле для того, кто хочет работать среди народа! Если вы пропагандист -- пропагандируйте ваши идеи; если вы бунтарь -- агитируйте и организуйте для восстания. Здесь есть почва для всего".

 Мужик -- этот "таинственный незнакомец", этот сфинкс, как утверждали некоторые -- вовсе не казался мне сфинксом, и мне ясно-ясно представлялась в ту минуту моя будущая деятельность!