***

+++

Олюторский залив. Бухта Корфа.

Дорогой друг! С чувством глубокого удовлетворения получил от Вас сообщение, что Вы намерены посетить Нас в канун Нового года. В этой связи, призадумавшись, мы сочинили оду Вам и читаем её рыбакам, бичам и чайкам.

***

Скоро приедет наш Коновальчук,

мир разразится Коновальчуками,

ах, что за солнца запляшут над нами,

что за деревья заскачут вокруг!

Господибоже, а я всё ору,

что не везёт мне на женщин и тряпки,

давайте, сгребая друг друга в охапки,

вместе заткнём эту злую дыру!

Эту дырищу, пробоину, круг,

через которые мы вытекаем,

мир обновится Коновальчуками,

маревом, юмором, Коновальчук!

Хватит гадать на кофейные гущи.

Это случится, да здравствует стук

в дверь, и да здравствует, чёрт возьми, друг!

Ведь обнимался же Пушкин и Пущин.

Пушкин обнялся, наверно бы, пуще,

если бы это был Коновальчук!

Это моя Новогодняя ода. Ждём от Вас известий и поэтических текстов к празднику, высоконравственных и жизнеутверждающих (в номер!).

Подпись.

Дорогой Александр!  Вот что я думаю про грядущий праздник, думаю пристально и долго, притом, вполне жизнеутверждающе и в лучших традициях русской литературы (в номер):

«В лесу родилась палочка» (Ноэль)

   Розовощёкий моложавый дед Морозз попендюхал в лес на лыжах. А когда съехал с горки, оказался на полянке, окружённый молоденькими Ёлочками в зелёных сарафанах, в накинутых на плечики белых пушистых платках.

   За ними стояли неприступные толстые, суровые Ели, почесываясь от укусов шнырявших под пелеринами Белок.

   Ёлочки из-под ресниц робко поглядывали на пришельца.

   Все они были одна краше другой.

   Все стройные, все нарядные, все свежие и ароматные.

   – Красотишша какая! Из штанов можно выпрыгнуть! – воскликнул дед Морозз, и эхо подхватило его восхищение:

   – Уть-уть-уть!

   В ответ закрякали не улетевшие в тёплую дельту Днестра утки, хотя могли бы, но от добра добра не ищут, и они для убедительности захлопали крыльями, сделали показательный забег, но так, чтобы сон разогнать.

   А Ёлочки тем временем незаметно, по шажку, приближались к деду Мороззу, из любопытства, свойственного всем молоденьким Ёлочкам.

   А сам-то он, розовощекий блондин с бородой, разглядывал их с улыбкой, облизывая пухлые губы, словно хотел выбрать из них какую.

   А как выбрать, когда одна краше другой?

   И тут одна насмелилась, сделала шажок вперёд и крутанулась на ножке, словно балерина фуэте начала крутить, но смутилась, застыла робко.

   – Вот ты какая! – сказал дед Морозз и сам закрутился вокруг, оглядывая Ёлочку со всех сторон.

   Аж голова закружилась.

   – Кругом шашнадцать! – сказал он и задумался.

   Ёлочка сбросила белый платок с плеч в снег, сделала шаг вперёд и застыла.

   – Самый раз! – чмокнул губами дед Морозз, завернул зелёный сарафан, крякнул, Ёлочка успела только ойкнуть, как оказалась у него в руках, опытных по этой части.

   Ахнули другие Ёлочки, заволновались старые Ели, а одна, совсем сухая уже, изъеденная короедами и завистью, упала, как стояла, прямо в снег, ничком, меж двух других, упавших навзничь в прошлом годе.

   Белки от страху, словно горох, бросились в рассыпную, кто куда.

   – Ёксель-моксель! – ликовал дед Морозз, – нежданно-негаданно, самый раз, кругом шашнадцать!

   Юная Ёлочка, влекомая им в неизвестные и прекрасные дали, ликовала тихо, еще не веря своему счастию и крепко держась за его бороду.

   – Счастье — это вовремя схватить за бороду деда Морозза, – думалось ей, влекомой.

   Вечерело, вдали зажигались огни в окнах, фонари светились жёлтым светом, а вывески и витрины полыхали всеми цветами радуги.

……

   И привалило счастье юной Ёлочке по полной!

   Поставили её в центре огромной комнаты, подстригли, поправили зеленые юбочки, под ноги бросили парчовый сафьян и стали наряжать – одевать в серебро, золото, сапфиры и бриллианты.

   Кто заглядывал из малышей, отбившись от воспитательного процесса, охал, взвизгивал и нёс весть о необыкновенной красавице всему народу, живущему в этом доме, и даже за пределами его.

   У ног её сложили неимоверное количество подарков, а среди них были не только съестные припасы сладкого свойства, там было множество персонажей кукольного происхождения.

   И стоило только оставить их одних, как они стали знакомиться друг с другом.

    Кого здесь только не было!

   И лисички, и белочки, медвежата, поросята, куколки и солдатики всех армий мира, причем по своей военной привычке сразу стали задираться друг на друга, а пожарные машины, бронетехника стали прогревать моторы, словно готовясь к параду или каким-то учениям.

   Все это шевелилось, шепталось, ругалось, спорило, знакомилось, готовясь к чему-то неведомому и прекрасному.

   Наконец их пронзила одна мысль, одна на всех:

   Они еще не познакомились с Ёлочкой, с королевой этого бала, раскрасавицей и владычицей всего этого торжественного сборища, скопища, светопреставления красоты и радости.

   Заглохли моторы в бронетехнике, самолёты, начавшие было пробные полёты в условиях плохой видимости, вернулись на свои аэродромы, а некоторые на свои авианесущие крейсера, шикарные иномарки мягко тормознули и отразили в своих боках разнаряженых леди энд джентльменов, а те, в свою очередь, перестали дефилировать друг перед другом, демонстрируя необыкновенной красоты наряды. 

   Они подняли глаза ввысь, на самую высоту красоты неимоверной, но ослеплённые ею опустили свои очи долу.

   Ёлочка оглядела всю эту королевскую рать, всех этих подданных с их суетой, тщеславием, жаждой покрасоваться, повыдрючиваться, показать, ах, какие они необыкновенные!

    Обратите внимание, я куколка, у меня самое красивое платьице и я люблю мармелад, или: я солдат без страха и упрёка, мне бы повоевать, а если чо, так и просто морду могу набить, да хоть кому, ну, пиндосу, например, или бодибилдеру надутому, сразу сдуется.

    Или: мы самолеты-вертолеты, мы железные птицы небес, летаем на керосине, но если надо – полетим и без!

    Или: мы машины, мягкие шины, в нас запрятан табун лошадей, нами управляют мужчины, чтобы возить, гм, людей!

    Ёлочка оглядела их, стоящих во прахе мишуры у её ног, каждого в отдельности из любопытства, в лесу такие не водятся, и всех скопом, сразу.

   И фыркнула, смешливо, надменно, даже презрительно!

   В воздухе повис стон, протяжный, тяжкий, с оханьем и всхлипыванием, просто праздник какой-то со слезою на глазу, с печалью непонимания и печатью какой-то каиновскою, словно виноваты они были в том, что произведены на свет вот такими, такими как есть.

    Особенно остро это восприняли Барби иностранного происхождения, воспитанные на примерах голливудского кинематографа и модных журналов, целлулоидных грез и размножения почкованием.

   Некоторые попадали в обморок, одним словом.

   И все это продолжалось бы неизвестно доколе, Катилина, но тут распахнулась дверь, вспыхнул свет и в зал влетели ребятишки всех сортов и мастей!

   Загалдели так, что стая ворон, рассевшаяся на дереве под окном, заглядывая на блестящие игрушки с целью тайного похищения их, снялась с дерева как подрезанная, сомкнулась в чёрное бандитское полотнище, махнула им и улетела к едрене-фене искать, где потише, поспокойней, в какой-нибудь дом ветеранов труда.

    Вдруг гвалт стих.

    Вошёл дед Морозз!

   А рядом с ним необыкновенно румяная, с косой до пояса, в кокошнике с бриллиантами-каратами, разодетая в пух и прах, с ресницами как у Бурёнки, глазами как вода в весенних лужах и так далее, незнамо откуда и как, но сама что ни на есть Снегурррочка!

   – А без Елки, что за жись? Ёлка, Ёлка, ты зажгись! – прорычал хриплым от волнения голосом дед Морозз.

    И пошла плясать губерния!

    Закружились хороводы, заиграли сопелки, зурны, забили бубны и трамтатамы.

    Веселья хоть отбавляй!

    И все вокруг Ёлочки, вокруг нарядной, сияющей огнями.

    И пели про неё, и плясали про неё, или под неё и за неё.

    Закружили её, завертели, хороводы хороводили и в одиночку выплясывали.

    И закружилась голова у неё, завертелась, в глазах мелькали только огни, лица, шутихи да фейерверки, в ушах музыка, музыка, музыка.

   Наконец, словно по команде все бросились к её ногам и расхватали игрушки, кому что досталось, кому что понравилось и полюбилось.

   Кому танк, кому волчок, кому лук и стрел пучок, как говорится.

    А там и званый ужин, всё затихло, из дальней столовой раздавалось только чмоканье, да хряпанье.

   Ёлочка осталась одна, хороводы закончились, но голова продолжала кружиться.

   Ёлочка попыталась как-то остановить её кружение, посмотреть вокруг, прийти в себя.

   Но голова продолжала кружиться, словно её крутил кто-то, придавая дополнительное, неизвестной силы вращение.

   Ей чудился хоровод, который ещё хороводился, и ничего не могла она с собой поделать.

   Наконец вращение достигло какого-то своего апогея, все цвета смешались и превратились в один белый цвет.

   Елочка задохнулась и упала!

…

   Наутро со шваброй в руках вошла тетка, отдаленно напоминающая Снегуррочку.

    – Ну, набедокурили, ну, намусорили, молодо-зелено, ни стыда, ни совести, ни отца, ни матери, ни брута, ни рыма, скоморохи!

   Первым делом она взяла и вынесла Ёлочку на помойку, воткнула рядом с баками в сугроб, да так и оставила её одну, всю в серпантине и мишуре.

    Ветер стал трепать одинокую Ёлку, словно злился на неё за что-то.

    Ей негде было укрыться от его злобного, холодного свиста.

    Она отворачивалась от него как могла, но он налетал на неё с другой стороны, терзал её, обрывая остатки мишуры, а с ними и остатки зелёного наряда.

   А тут ещё прилетела Вьюга с Метелью, и затеяли свой ночной хоровод.

   Наконец Ёлочка не выдержала и упала прямо в снег.

   Вьюга с Метелью замели все следы за собой.

….

   Прошло немного колов времени, как на помойку вышел с мешком пустых бутылок похмельный мужик, отдалённо напоминающий деда Морозза.

   Брякнули бутылки об дно контейнера, мужик облегчённо вздохнул:

   – Погулял, ё! Прохлил дрябу, дулик и фильные фошницы, скоморох, ё.

   Мутный взгляд мужика остановился на торчащей из-под снега гнутой коленкой Ёлочке.

    Мужик схватился за неё и потащил.

    Вытащил ободранную в усмерть Ёлочку с остатками голых тонких веточек.

   Мужик, хищным глазомером простого столяра оглядел достатое, помыслил здраво, прикинул, куй к носу, чё к чему, суздалА.

   – А ведь хорошая палочка будет! Гулять будем!

   Обломал мужик сухие, вымерзшие веточки, примерился, по руке пришлась Палочка из Ёлочки!

   Сгодилась мужику Елочка в виде Палочки, даже повеселел, смурый:

   – Пехаль киндриков лузнись, смуряком отемнеешь!

   Мужик тут же достал из-за голенишша огромный нож и в секунд времени ошкурил Ёлочку, превратив её в Палочку!

……

   А ей было уже всё равно, хоть на что-то сгодилась.

   Мало ли о чём мечтаем по юности в тёплом весеннем лесу, ё.

…….

С НОВЫМ ГОДОМ, ДОРОГИЕ ТОВАРИЩИ! ДУМАЕТЕ, ЭТО ВРЕМЯ ПРОХОДИТ? ЭТО МЫ ПРОХОДИМ...