***

                                   П О С Л Е С Л О В И Е

   Лоскутное одеяло делается не только от бедности и нищеты, зачастую оно делается от обилия отрезков прекрасного материала.  Оно радостное, цветастое, тёплое и близкое. А куски материала соединяются, создавая палитру из цветов и оттенков, которые редко находятся рядом в обыденной жизни, разве только на осенней поляне.

   Это было недавно, вроде как в позапрошлом году. Нет, нет, я не буду говорить глупости типа – жизнь коротка и чего-то там как-то нужно сделать так, чтобы не было мучительно как-то. Жизнь длинна и даже создаётся иногда ощущение, что она было не одна, а было целых несколько человеческих жизней в одной. Но и это химеры. Нас никто особо не ждал в этой жизни, никто не трясся над нашим существованием и воспитанием, над здоровьем и, хм, карьерой. Нашим условным свистом был мотив из песенки: «Вперед, Фанфан, живи как знаешь сам…». Но! Какая-то загадочная сила, какая-то мистическая воля вела нас по жизни. Нас, двух приятелей, лет с 14 увлекшихся литературой и всячески пытавшихся свои ощущения передать в виде стихов ли, или же небольших рассказов, стихов в прозе. Просто так. Так у художников рука непроизвольно тянется к карандашу, а у композитора – к нотной бумаге. Так воробей, сев на ветку, чирикает свою незатейливую песню. Поэтому и не тряслись мы над рукописями, а так, шутки ради, издавали свой нерегулярный литературный журнал «Суматра». Просто так. Поэтому и потеряно огромное количество стихов самого талантливого из нас, Александра Ерёменко (Ерёма), а то, что они необыкновенные, стало понятно спустя много лет. В то время считалось, что они, как и положено, просто хорошие стихи. Сравнивать было не с чем, так как вся наша жизнь до определённого периода проходила вне всяких «культурных сообществ», назовём так, нашими друзьями были люди нашего круга, люди нашей жизни: работяги, бичи, моряки, военные, рыбаки, геологи, и мы изначально полагали, что человек с высшим образованием, гм, непременно умён и только спустя годы пришло понимание, что, например, мичман Поролов, боцман, просто интеллектуал по сравнению с институтским преподавателем НН. Это и сейчас мне кажется забавным. И всё-таки, почему, зачем я, спустя столько лет, случайно обнаружив, как в детективах, «рукопись, найденную под кроватью», хорошая отмазка спрятать лицо повествователя, стал её читать, перепечатывать, порой используя увеличительное стекло, чтобы расшифровать письмена? – Просто так, я же знаю, что рукописи не горят, пиксели тоже. Но я знаю и то, что исчезает бесследно всё то, что мешает жизни, её красоте, всё, что мешает её гармонии, всё то, что является просто шумом. Звучит и остается только чистая музыка, мелодия.  Потому я долго переписывал, перепечатывал эти счастливо найденные тексты, свои и моего приятеля, чтобы проследить за драматургией рождения чистой мелодии. Это самая высокая драма. Впрочем, если судить строго, то это в классическом определении – борьба личности с роком, что именуется т р а г е д и е й. Лет 15 назад А.Е. прекратил писать стихи, так называемые тексты, друзья возопили чудное – некий вселенский протест поэта против (?) чего-то, чуть не правительства, тьфу-тьфу, а кто-то подумал, что и протест за чего-то (?). Думаю, никто не знает одно из его последних стихотворений: «Моя душа пустынна, как пустырь, и нет в ней места саду и разбою. И поднял я тогда над головою какой-то жезл, нелепый как костыль. Толпища, толпы, скопища, оравы, куда, остановитесь на постой, поставьте дом на местности пустой. Но все её обходят, как потраву». Он всё, похоже, окончательно ушёл тогда в Космос и перестал выходить на связь, подавать сигналы. Он их только принимал. Во время наших не частых встреч, а причина была вполне всегда поэтическая, так как А.Е. где-то на своих Камчатских бичевых меридианах научился прекрасно готовить щи. Готовились щи не ради щей, а ради процесса. И в процессе этом он читал, читал наизусть стихи, потрясающие по своей сложности и красоте. Он читал стихи молодых поэтов, современников. Он знал их огромное количество, но не всегда называл автора, словно было такое китайское или русское, у богомазов, условие: анонимность автора. Это было грандиозное шоу, попурри из стихов современных неизвестных поэтов. Иногда у меня закрадывалось подозрение, что стихи он сочинил сам. Но нет, в них он искал и находил себя, свое. Не сомневаюсь, что среди них была пара–другая, а может и больше, собственных его стихов. А.Е. был большой мистификатор. Он как бы уравнивал музыку с музыкой, звучал один большой поэтический Космос. Вот он и ушёл туда, теперь навсегда.

     «Ибо всякая плоть человеческая – как трава, и всякая слава человеческая - как цветы на траве: засохла трава, и цвет её опал…» (из «Послание Петра»).

Я смотрю на тебя из настолько глубоких могил,

что мой взгляд, прежде чем до тебя добежать, раздвоится.
Мы сейчас, как всегда, разыграем комедию в лицах.
Тебя не было вовсе, и, значит, я тоже не был.
Мы не существовали в неслышной возне хромосом,
в этом солнце большом или в белой большой протоплазме.
Нас ещё до сих пор обвиняют в подобном маразме,
в первобытном бульоне карауля с поднятым веслом.
Мы сейчас, как всегда, попытаемся снова свести
траектории тел. Вот условие первого хода:
если высветишь ты близлежащий участок пути,
я тебя назову существительным женского рода.
Я, конечно, найду в этом хламе, летящем в глаза,
надлежащий конфликт, отвечающий заданной схеме.
Так, всплывая со дна, треугольник к своей теореме
прилипает навечно. Тебя надо еще доказать.
Тебя надо увешать каким-то набором морфем
(в ослепительной форме осы заблудившийся морфий),
чтоб узнали тебя, каждый раз в соответственной форме,
обладатели тел. Взгляд вернулся к начальной строфе...
Я смотрю на тебя из настолько далеких... Игра
продолжается. Ход из меня прорастёт, как бойница.
Уберите конвой. Мы играем комедию в лицах.
Я сидел на горе, нарисованной там, где гора.

                           К о н е ц   ф и л ь м а