***

+++  

Дорогой друг! Я давно уж не был на губе. На этот раз помиловали. И нашлась работёнка. Но я решил использовать свое мощное поэтическое воображение, как тараном пробил им барьер времени и дарю Вам эту небольшую поэму.

Искренне Ваш.

Михолапштрассе. Маленькая поэма.

Кто там не был, тот сапог, ни хрена не понимает.

А пожалуйте в САПО, пусть шмонают.

Пресс-конференция? Импровизация. Интерференция. Интерпретация.

Душу сломАтую – в 49-тую.

И «под Котовского». Хочу в «годовскую».

Мадам Юстиция! Юриспруденция!

Но не добиться. Аудиенции.

Помоха, родненький, ведь мы подводники.

А он, дородненький, грозит «холодненькой».

Грозит «холодненькой», ах, гады-лошади,

а «чехи» подлые пока не поняли.

Замок ворованный в сапог кирзованый.

Все в кучу свалены. Краснопогонники,

флота и валенки и даже конники.

А самый хиленький назвался химиком.

И за три версты разит газ-иприт и люизит.

(А не знает, паразит, что такое есть бушприт.

Я, мол, серенький, ясно – с берега)

Двое из комендатуры развели руками.

Этих без прокуратуры, разберёмся в камере.

Без суда и следствия – тёмные последствия.

– Подойди-ка ты поближе, что-то ты какой-то рыжий,

 что-то ты какой-то умный. Ты смотри, у нас без шуток!

– Я – «Бесшумный», десять суток.

Сидеть на Губе, чтоб улыбка была на губе?

Сидеть на Губе, это значит играть на трубе?

Сидеть на Губе, это значит в весёлой гульбе,

гудеть, баловать и балдеть в мимолётной гульбе?

Сидеть на Губе – горевать о тоскливой судьбе?

Сидеть на Губе – всё сильней замыкаться в себе,

и чтоб, под конец, говорить не «на лбу», а на «лбе»?

Сидеть на Губе так, как ворон сидит на трубе –

идите, идите, идите, а я сам по себе?

Сидеть на Губе, это значит грубеть и грубеть?

Сидеть на губе – как в знакомой, обжитой избе?

Сидеть на Губе – это значит  с и д е т ь  н а   Г у б е!

(Критическое отношение к голодовкам).

«Одинокие» бастуют.

Что им надобно? Бостона?

Или, может быть Босфора?

Или рыбку золотую.

Прямо здесь. С аукциона.

Одинокие бастуют.

Но не многие блистают.

Очень многие блефуют.

Не читают, а листают.

Очень многие трезвонят,

а тайком воруют сахар.

Очень многие пижонят,

но не с умысла – от страха.

 Очень многие пасуют.

Одинокие бастуют.

Как бы ни было, но снова,

в ожидании Чиркова,

миски выстроились в ряд,

и о многом говорят.

Пыль вчерашняя в обеде,

не затронутом нискоко,

а Чирков никак не едет.

Одиноким – одиноко.

Очень может, что впустую

эти вопли караула,

одинокие бастуют,

спит начальник караула.

(Чирков – ком. гарнизона Совгавань. Михолап – старшина Губы)

Наподобие зверей

ходят-бродят Михолапы.

И на волосатых лапах

кровь невинных губарей.

На матросах и солдатах

Разжирели – страх смотреть.

А губа у них – придаток,

чтоб сильнее разжиреть.

С виду – тихий, с виду – серый.

Не убил и не пытал.

Процветает в эсэсэре

натуральный капитал.

Натуральное хозяйство.

Потихонечку, пешком.

Не пристроиться, не взяться,

не потрогать за брюшко.

Рот ввалился. Взгляд потухлый.

Позабыл о волосах.

Сберегательные пухнут.

Основное – в сундуках. 

И я, чтоб развеять тоску,

Рисую такую картину:

Джага, Михолап и Устиныч*

висят на едином суку!

(*Джага – Владивосток, Михолап – Совгавань, Устиныч – Петропавловск-Камчатский, старшины Губ, Губей, Губов, а ещё мичман Волгин, база КАФ – Хабаровск)

«Домик с белою трубой называется губой». Предмет особого почитания служившими в этих гарнизонах.

***

Не вышибали с треском.

Начкар – вы паразит.

И палуба нас блеском

так странно поразит.

Земля – в былье и хламе,

где пыльно, как в шкафу.

А здесь как зеркалами

кто выложил шкафут.

– Простите за отлучку!

Могу заполучить?

И с мичманом – за ручку

получку получить.

И расцветут под душем

невинны и свежи,

ликующие души,

готовые служить!