***

+++ 

(Совгавань) 

Здорово! Надеюсь у тебя порыв не сердечной мышцы? Не люблю, когда у моих друзей рвутся сердечные мышцы. Ваши письма открывают во мне что-то новое. Вернее, не новое, (нового, собственно, быть не может), но какой-то лёгкий налёт чего-то, что и боюсь спугнуть словом. Какая-то подсветка в отношении ко всему. Вы интересный человек, Коновальчук! Вам не говорили этого женщины? Они способны иногда почти к гениальным обобщениям. К вопросу о Л. Хл-ой*, с декабря 1970-го по июнь где-то, 1971-го мы состояли в активной переписке, которая привела к тому, что наши отношения вышли за рамки нормальных человеческих (отношений же). Мы затронули некоторые, волнующие обе стороны вопросы бытия и кажется стали понимать друг друга. Писать, что она дура, пожалуй, не стоит. Она девушка думающая и думающая своеобразно. Имею смутное подозрение в душе, что у неё нервные клетки не круглые как у всех нормальных людей, а квадратные. Но способ её мышления иногда подводит её, и в её логике случаются просветы. В силу этого обстоятельства она в июне (где-то) этого месяца решила, что нам переписываться больше не стоит и даже написала, что я правильно делаю, что не ответил на её письмо. (Хотя на это самое её письмо, на которое она не ожидала ответа, ответил дважды. Просчет-с). Может она и не знает, что такое выйти до жвака (а возможно, это у неё протекало как-то по-своему), но кое-что она все-таки знает. Но (вот табак!), я бы не смог сейчас с ней переписываться, как раньше. Что-то слегка отталкивает. Но хватит об этом.

Лисица (Л. Х-ой)

Всё хорошо. Я всё понять могу.

Но только не сумею повториться.

Ни в звёздах, и не в рыбах и не в птицах.

В учебниках нигде не говорится,

что все мы у материи в долгу.

Но мне весь мир урок преподавал.

Нам проще понимать, что отделённый

союзом с красным флагом небосвод

от прочих, суд и дом, и нам народ

удобнее любить, чем отдалённый

Земли не очень ясный идеал.

И уж совсем, наверно, смысла нет

почувствовать любовь других планет.

И всё же не напрасно мы в долгу.

Пусть наша мысль проносится по кругу,

питая ложь и приникая к лугу,

вникая в квант и вольтову дугу.

В ударе кисти, в завитке пера ли,

но он взойдёт, тот волосок спирали,

тот завиток во вспыхнувшем мозгу.

Всё хорошо. Я всё понять могу.

Но только повториться не смогу.

Но только не сумею повториться.

Мне снится луг и осень на лугу.

Мне снится лес и ветка, вся в снегу.

Мне снится лес, и жёлтая лисица

бежит, следы роняя на снегу.

До, до каких пор вы мне будете морочить голову этим журналом? Надеюсь, не роль уборщика продымлённых Тупикиными помещений вы мне отвели? Я хочу быть в курсе событий. Хотя бы активным зрителем, если уж в составители мне, ээээ, путь зарезан. Я уже писал об этом. Горю желанием получить от вас увесистую бандероль. Только, пожалуйста, чего-то зарифмованного. Сам же я, вы же знаете, пишу в классической манере (любовь-кровь). Я, конечно, потрясен вступлением (хотя имею смутное подозрение, что вы его сочинили тут же, за письмом).

Лейтенанту Жигалиной

Был некий день и маленький вокзал.

Был светлый день и солнечный вокзальчик,

где в зале ожидания лежал

паркетный, неодушевленный зайчик.

Был некий день и маленький вокзал

и зайчик солнца в полутемном зале,

где мы друг другу руки не пожали,

и ничего тебе я не сказал.

Но навсегда останется вокзал,

где мы с тобою в неуютном зале

друг другу руки даже не пожали,

и ничего тебе я не сказал.