Мы мечтали о больших работах по гельминтологии. Прежде всего нужно было организовывать новые и новые экспедиции. И вот экспедиция из мечты превратилась в действительность, приобрела юридическое лицо, получила средства. Но главные трудности были впереди: нужны были кадры, нужны были средства передвижения.
В конечном итоге состав экспедиции был укомплектован: в него вошли Г. Виттенберг, В. Фраучи, К. Кременский, 10 препараторов и 2 лабораторных служителя. Лиза ехала с нами препаратором. Мы взяли с собой и сыновей. После долгих хлопот удалось получить в распоряжение экспедиции большой пульмановский классный вагон и две теплушки — под лабораторию и кухню.
Наметили пункты, где экспедиция должна была сосредоточить свою работу: Аральское море, Казалинск, Кара-Узяк близ Кзыл-Орды, Туркестан, Ташкент, Голодная степь, Ур-сатьевская, Самарканд, Бухара, Фараб, Чарджоу, Репетек и Мере. Таким образом, мы совершили путь от Москвы до Мерва, после чего повернули назад и тем же путем возвратились в Москву. Путь экспедиции составил в общей сложности 8060 верст.
Путешествие наше было трудным. Мы проезжали по местам, где голод и тиф безжалостно косили людей. Разруха и нужда наложили свою беспощадную руку на Россию. Обычно поезда на станциях атаковала толпа измученных, изголодавшихся людей, стремящихся попасть в Туркестан, поскольку там было легче с продовольствием. На нашем среднем вагоне красовалась надпись «Гельминтологическая экспедиция». Эта надпись, видимо, отталкивала народ, и потому в наши вагоны, как правило, никто не стремился. Как-то раз на станции мы услышали: «Тифозных везут, видишь, прописали».
В Казалинске наши вагоны остановились напротив приемного покоя. Немного погодя на крыльцо вышел хмурый пожилой человек в белом халате. Он с величайшим недоумением рассматривал наши вагоны, потом подошел к нам. Мы стояли на площадке вагона и рассматривали станцию.
— Вы из Москвы? — угрюмо спросил он.
— Из Москвы.
— Едете в экспедицию? Наукой занимаетесь?
— Наукой.
Лицо его стало еще сумрачнее и злее.
— Я врач. Здесь во всем крае свирепствует сыпняк, голод, люди мрут тысячами, хоронить не успевают, — он говорил напряженным, злым голосом. — А вы наукой заниматься! Как вы можете?!
— Я с вами принципиально не согласен, — серьезно ответил я врачу. — Мы, ученые, считаем, что никакие, самые тяжелые явления не должны мешать развитию науки, поскольку она служит интересам всего человечества. Мы любим людей, верим в светлое будущее и, пока живы и здоровы, невзирая ни на какие трудности, будем делать то, что обязаны. Нельзя жить только сегодняшним днем, надо видеть перспективу, содействуя научным трудом процветанию нашей Родины.
— А вы, господа, верите в завтрашний день? — почти прокричал он мне в ответ.
— Да, мы верим.
Пока стоял наш поезд, мы продолжали с ним разговаривать. Страшная картина голода и разрухи убила в нем всякую веру в будущее. Мне представляется, что встреча этого врача с нашей мирной научной экспедицией заставила его задуматься над смыслом происходящих перемен и произвести некоторую переоценку ценностей.
Работа нашей экспедиции велась и во время пути, и на остановках. Первую большую остановку мы сделали на станции Аральское море. Наши вагоны отцепили от поезда и поставили на запасные пути.
Окрестности станции представляли собою степную равнину без всякого следа кустарниковой растительности: единственные деревца — искусственные насаждения в станционном сквере и около железнодорожных построек. В городе Аральске, расположенном на берегу залива, в полутора верстах от станции, в те годы не было ни единого кустика.
Нам хотелось обследовать гельминтофауну Аральской долины, богатой степными грызунами, изобилующей рептилиями; интересно было изучить фауну гельминтов птиц Аральского моря. Наконец, большой интерес представляли собою паразитические черви аральских рыб, еще не изученные.
Мы проработали на станции Аральское море 10 дней, причем за это время обследовали 347 животных.
Свободное копирование
