В конце августа в Новочеркасск приехал народный комиссар просвещения Анатолий Васильевич Луначарский. Об этом событии говорил весь город. Определенная часть интеллигенции относилась ко всему, что делалось в «красном Новочеркасске», настороженно и иногда даже враждебно. Известие о том, что приехал «комиссар просвещения», вызвало у них определенную реакцию — они с издевкой говорили: «Ну что же, посмотрим, какой у Совдепии руководитель просвещения».
Я был убежден, что А. В. Луначарский — образованный и культурный человек, поскольку он работал в правительстве, возглавляемом Лениным. Но и мне было интересно познакомиться с этим человеком.
Первые известия о нем были отрадными. Луначарский выступал на большом детском митинге и произвел на всех приятное впечатление. Мы с Лизой не были на этом митинге, но рассказы о нем молниеносно облетели весь город. Воспитатели и педагоги были в восторге от блестящей, как они говорили, речи Луначарского. О народном комиссаре стали говорить как о высокообразованном человеке, гуманном, любящем детей.
Но вот состоялся другой, многотысячный митинг, на котором кроме городских жителей присутствовали и казаки из окрестных станиц.
А. В. Луначарский выступал с докладом о текущем моменте, говорил о хлебной разверстке для Красной Армии и населения промышленных городов.
Интеллигенция Новочеркасска много рассуждала о Луначарском; ее волновали вопросы: как будет строиться просвещение, какие будут гимназии, институты, кто будет преподавать, кто будет учиться? Чиновники беспокоились, не лишат ли их детей возможности учиться.
Неожиданно я был извещен, что Луначарский приглашает меня к себе. Перед этим я уже слышал, что некоторые преподаватели Политехнического института и гимназий были на приеме у Луначарского, который жил в том вагоне, в котором приехал.
К встрече с наркомом просвещения я, конечно, подготовился, продумал те вопросы, которые хотел поставить перед ним. И вот я у Луначарского. Деловая обстановка, пишущая машинка «в рабочем состоянии», тут же стенографистка.
Луначарский предложил мне сесть, и мы разговорились. Говорил Анатолий Васильевич очень свободно, я скоро почувствовал его огромную эрудицию, причем даже наша ветеринария не была для него «белым пятном». Он довольно подробно расспрашивал о нашем институте, о его нуждах, о его учебных программах, о настроениях преподавателей и учащихся.
Я рассказал о тяжелом положении ветеринарии в царской России, о катастрофическом положении с кадрами, которых смехотворно мало для такой огромной страны, как наша. Конечно, рассказал и о совершенно новой науке — гельминтологии, первая кафедра которой была основана только в 1917 году здесь, в Новочеркасске.
Когда же мы заговорили о настроении студенчества, я поставил тот вопрос, который считал тогда одним из важнейших. Это был вопрос о студентах, родители которых эмигрировали за границу. Это были дети офицеров царской армии, помещиков и т. д. Я высказал мнение, что молодежь, не принимающая участие в политических заговорах, в борьбе против Советской власти, должна остаться в стенах института и заканчивать образование. В то время у некоторых товарищей бытовало другое мнение: они считали, что необходимо произвести чистку среди студентов, отчислить тех, чьи родители принадлежали к бывшим привилегированным классам. Я с этим был абсолютно не согласен и откровенно сказал об этом Луначарскому.
Анатолий Васильевич очень серьезно отнесся к этому вопросу. Внимательно выслушав меня, сказал, что Советская власть заинтересована в привлечении интеллигенции на свою сторону, что каждый, кто хочет трудиться на благо молодой республики, получит эту возможность, что, безусловно, дети не могут отвечать за своих родителей, и та молодежь, которая лояльно относится к Советской власти, должна остаться в институтах и учиться. Я с удовольствием выслушал эти слова, но добавил, что следовало бы подкрепить их каким-то официальным актом, чтобы молодежь могла спокойно продолжать свою учебу. Луначарский сказал, что этот вопрос обязательно будет подработан в Москве.
Анатолий Васильевич произвел на меня приятное впечатление. Чувствовалась его всесторонняя образованность. Меня искренне порадовал тот грандиозный план развития просвещения в нашей почти сплошь неграмотной стране, о котором говорил нарком…
Свободное копирование
