Весной 1912 года нашу семью постигло горе: у отца парализовало ноги. По счастью, у него сохранился ясный ум, нормально действовали руки, так что он мог писать, читать, разговаривать, рассказывать сказки Сереже, участвовать во всех радостях, горестях, волнениях семьи.
В мае 1912 года Михин, Феддерс и Андриевский выехали в Германию; мы, молодежь, провожали их на Варшавском вокзале. Когда поезд тронулся, Михин бросил в нашу сторону фразу: «Господа, берегите Павлушкова, тогда сохранится и лаборатория».
Мой вопрос все еще не был разрешен в министерских сферах. В конце мая получил я приглашение посетить и. о. начальника Ветеринарного управления И. А. Качинского, с которым вел интересный, решающий мою судьбу, разговор. Он знал меня по литературе. И захотел составить обо мне более конкретное представление. Я развил ему свою точку зрения на гельминтологию, указал на тот тупик, в котором очутился, развернул ему свой план работ за границей, если получу двухгодичную командировку. Он сказал, что командировку мою он поддерживает и в ближайшие дни сделает соответствующее представление министру.
Беседа с Качинским меня успокоила: будущее начало вырисовываться более конкретно.
Итак, я надеялся, что в ближайшее время получу заграничную командировку. В это время у меня зародилась мысль поставить на совещании научных работников лаборатории доклад об организации при ветеринарной лаборатории кабинета глистных болезней. Я договорился с С. Н. Павлушковым и 2 июня 1912 года выступил с таким докладом. Развернулись бурные прения, в которых наибольшую активность проявили «парижане». Оказалось, что я предвосхитил ту идею, которую хотел поставить перед лабораторией М. И. Романович после моего отъезда за границу.
— Помните, Иван Иванович, — обратился Романович к Шукевичу, — ведь мы с вами об этом говорили еще в Париже.
— Ну конечно, ведь у нас еще там был разработан такой план, чтобы вы, Мечислав Иванович, организовали гельминтологический кабинет при патолого-анатомическом отделе, поскольку я некомпетентен в вопросах глистных заболеваний, — ответил Шукевич.
Драчинский, как экспансивный человек, тоже горячился, говоря, что это вопрос давно назревший и что Мечислав Иванович только ради этого вернулся из Парижа в Россию.
Когда страсти немного поулеглись, все поняли, что я ставлю вопрос принципиально, а вовсе не претендую на место заведующего этим кабинетом. Другими словами, мой проект полностью совпадал с точкой зрения «парижан». В итоге совещание единогласно признало желательным создать кабинет глистных болезней.
Прошло после моего доклада 3–4 дня. Во время завтрака подсаживается ко мне Шукевич. Я искренне удивился этому, ведь он относился ко мне с подчеркнутым безразличием.
— Я подошел к вам, Константин Иванович, чтобы высказать вам свое большое уважение. Я виноват перед вами: нашлись люди, которые систематически настраивали меня против вас, а я им верил. Присматриваясь к вам, я не мог лично подметить в вас тех качеств, которыми вас наделяли. Особенно меня поразило в вас то, что никто от вас не слышал ничего плохого о тех людях, которые на вас клеветали. Разрешите принести вам извинения за мою близорукость и еще раз выразить вам чувство глубокого товарищеского уважения.
Меня взволновал такой шаг: на него способен только действительно чуткий, благородный человек. С этого момента и до моего отъезда за границу мы находились с Шукевичем в товарищеских отношениях.
Прошло еще несколько недель, и я получил извещение, что мне разрешена заграничная командировка сроком на два года для научного усовершенствования в области гельминтологии.
Случилось то, о чем я полгода назад не смел и мечтать.
По плану я должен был начать свою работу у профессора Брауна в Кенигсберге — изучать трематоды. Цестоды я предполагал разрабатывать у Фурмана в Швейцарии (Невшатель), а нематоды — у Райе в Париже (ветеринарная школа). Материалом для изучения должны были служить гельминтологические коллекции, привезенные из Туркестана.
В первой половине июня 1912 года мы сели в вагон и двинулись в Кенигсберг. Ехали вчетвером: я с Лизой, 4-летний Сережа и мой отец, которого внесли в вагон в кресле.
Свободное копирование
