Как я...

В декабре 1997 года я поехала в Европу на автобусе.

Ехать на автобусе, во-первых, было дешевле, чем самолётом, – билет туда и обратно стоил всего двести долларов. А во-вторых, совершить такую поездку мне посоветовала мать. Она уже прокатилась так ранее и сказала, что путешествовать по земле гораздо интереснее, чем по воздуху.

Сравнительно недавно отменили советские выездные визы, количество желающих посетить зарубеж было невиданно большим, и в Москве как из-под земли появилось сразу несколько автобусных фирм, транспортировавших наших граждан за границу. Автобусы этих фирм отбывали вовсе не с автовокзалов, а из самых неожиданных точек города, или, проще сказать, откуда попало в относительном Центре. Нашлась и фирма, автобусы которой стартовали от гостиницы «Украина», расположенной минутах в пятнадцати ходьбы от нашего дома на Большой Дорогомиловской улице.

Я собиралась погостить у подруги, живущей во французском городе Метц. Но подруга сказала, что Метц совсем рядом с франко-немецкой границей, так что ехать мне следует не во Францию, а в Германию, откуда они с мужем потом заберут меня на машине. И я приобрела билет с открытой датой обратной поездки до небольшого немецкого города Бохум невдалеке от Франции. Вместе с билетом мне вручили напечатанный в один цвет невидный буклет, в котором мелким шрифтом излагалась какая-то информация и присутствовали московский и немецкий телефоны автобусной фирмы. Из буклета я узнала, что должна буду позвонить по немецкому номеру, чтобы уведомить фирму о своём желании отправиться в обратный путь и узнать, какого числа и в какое время поедет в Москву автобус, в котором я закажу себе место.

В назначенный срок, прихватив с собой еду и питьё, поскольку прибытие моё в искомую географическую точку ожидалось только на третий день, я загрузилась в большой импортный туристический автобус, припаркованный возле гостиницы «Украина». И он отправился в дорогу уже в декабрьской морозной темноте, в 17 часов.

Ехать в Европу на автобусе, действительно, было интересно. Поздним вечером первого дня путешествия на границе с Беларусью всем с вещами пришлось выйти из автобуса и пройти таможенный досмотр в специальном крытом помещении. Тут было главное, чтобы беларусские таможенники не нашли и не отобрали сигареты, каковых разрешалось провозить только два блока на человека, но все, конечно, везли больше, поскольку в России они стоили дешевле. Затем в полночь мы ненадолго остановились в Минске, а ранним утром следующего дня, тоже ещё в темноте, прибыли на границу Польши. Там мы долго куковали в нашем автобусе, пока польские пограничники бдительно осматривали его багажные отсеки – не едет ли в них кто-нибудь контрабандно? – и вносили данные наших загранпаспортов, которые у нас собрали и передали им водители, в какую-то свою базу данных. Больше никаких пограничных препятствий на нашем пути не встречалось.

Весь следующий день автобус ехал среди заснеженных полей Польши по прямым нешироким дорогам, обсаженным голыми по зимнему времени деревьями. Деревья, кстати, к этому времени тоже стали импортными – с совершенно другим, непривычным рисунком ветвей. Водителей в автобусе было двое, и пока один рулил, другой отдыхал и отсыпался в узком пенале-берложке позади водительского места. Иногда автобус останавливался у придорожных туалетов минут на 15-20, чтобы пассажиры могли воспользоваться ими, а также пройтись и покурить, а так двигался непрерывно.

Я быстро задружилась с водителями, поскольку сидела на самом переднем месте, и они не только разрешали мне курить в своё приопущенное окно, не дожидаясь санитарной остановки, но и открыли самый большой секрет. Оказывается, у нас в заграничном туристическом автобусе имелся биотуалет, о котором водители предусмотрительно не сообщили пассажирам, потому что не хотели его потом чистить. И этим подпольным биотуалетом я тоже получила возможность пользоваться в своё удовольствие, когда захочется.

В Польше мы без остановки проехали через Варшаву, и ближе к вечеру нас даже накормили горячим обедом в каком-то польском придорожном кафе в счёт стоимости билета – не сказать чтоб ужасно вкусно, но вполне съедобно. А ранним утром следующего, третьего дня мы уже катили по немецким скоростным автобанам.

Германия поразила меня в самое сердце своими беспечно зеленеющими в декабре газонами с разбитыми на них аккуратными цветочными клумбами. И я от души пожалела немецкие войска под Москвой зимой 1941 года, а заодно уж и французские в 1812-м.

Мы объехали Берлин по его окраинам и добрались до Ганновера. В Ганновере меня и ещё двух-трёх пассажиров вместе с нашим багажом пересадили в микроавтобус из нашего большого туристического и в лучшем виде доставили часам к 16-ти в Бохум.

Моя подруга и её муж, встречавшие меня на вокзале в Бохуме, разумеется, стояли там, куда подъезжали большие туристические автобусы, а вовсе не там, где нас высадили из маленького. Но, несмотря на отсутствие мобильных телефонов, тогда ещё не изобретённых, минут через 30-40 нам всё-таки каким-то чудом удалось встретиться и совместно уехать во французский Метц.

В Метце, старинном городе, основанном ещё до его завоевания древними римлянами, было очень красиво. Я немного попутешествовала по нему – сначала в сопровождении подруги, а потом, когда они с мужем уехали встречать Рождество в Париж к родителям мужа, и самостоятельно. Для французов Метц – это суровый Север, так что к концу декабря там даже иногда шёл снег. Но не ложился, через несколько часов стаивал.

В Метце было много необычного. Кое-где в нём сохранились древнеримские постройки. А в специальных застеклённых витринах коридоров большого городского подземного торгового центра непринуждённо стояли каменные древнеримские гробы с надписями на латыни, точь-в-точь как на картинках из нашего школьного учебника истории, – к счастью, пустые.

Однажды в моих прогулках по Метцу я набрела на памятник, на постаменте которого в сумерках с трудом разобрала: «Ажан…», – и поначалу удивилась, при чём тут ажан, если вместо полицейского из металла отлита какая-то девушка. Сообразила что к чему, только когда полностью разглядела затейливую надпись: «A Jeanne d’Arc».

Высокий готический метцевский собор знаменит своими витражами работы Марка Шагала и тем, что в нём два органа: один обычный внизу и другой, «Ласточкино гнездо», почти под потолком. Я подумала: а вдруг на праздничной рождественской службе будут играть сразу два? И отправилась проверить это лично.

В планах у меня было во время службы схорониться где-нибудь в полумраке за колоннами в исполинском соборе и послушать органную музыку. Но этот номер не удался: народ в соборе собрался, но не очень многочисленный. Прихожане, хорошо освещённые, чинно расселись на составленных рядами раскладных стульях, и пришлось мне к ним присоединиться и тоже занять стул с краю. Во время службы, в которой я ни слова не понимала, а просто вставала и садилась вместе со всеми, внезапно наступил момент, когда все присутствующие поднялись со своих мест и принялись празднично обниматься и целоваться со своими соседями по ряду слева и справа. Слева от меня никого не было, но справа сидел какой-то месье, и мне стало очень любопытно, что он сделает. Но месье вышел из своего затруднительного положения не без изящества – взял и пожал мне руку. А орган всю службу играл только один, обычный нижний.

Между тем Рождество прошло, подруга и её муж вернулись из Парижа, и с подругиной помощью я позвонила в немецкий офис своей автобусной фирмы и заказала там себе место на ближайший рейс. Автобус в Москву отправлялся с железнодорожного вокзала в немецком Бохуме в 17 часов 28 декабря, в воскресенье, в разгар западных рождественских каникул. И таким образом вечером 30-го я рассчитывала оказаться дома, чтобы спокойно встретить там новый 1998 год.

Утром 28-го подруга проводила меня на вокзал Метца и водворила в сидячий поезд, который должен был доставить меня и мой багаж в нужное время в Бохум. Железнодорожная поездка в Бохум оказалась отдельным приключением. Вообще говоря, это была обычная электричка, но только на западный манер – с комфортными мягкими отдельными креслами, а не деревянными лавками, как у нас. Пока поезд шёл по Франции, меня развлекал французский билетный контролёр в железнодорожном мундире и фуражке, проходящий по вагону и компостировавший билеты пассажирам. Мой билет до Бохума он пробил своими щипцами вскоре после отправления поезда, потом ушёл куда-то дальше по составу, а позже вернулся в мой вагон, и так несколько раз. Как и во всякой электричке, на частых остановках одни пассажиры выходили из вагона, а другие заходили в него, и я всё ждала, когда французский контролёр в этой суете забудет, что уже проверял мой билет, и подойдёт ко мне снова. Но он раз за разом невозмутимо проходил мимо, проверяя билет у каждого пассажира строго один раз. Высокий класс!

В Люксембурге мне надо было пересесть из французского состава в немецкий. Я кое-как вытащила на малолюдный перрон свой чемодан, сумки и пакеты, заполненные автобусной едой, водой, подарками подруги для её московских родственников и моими французскими сувенирами, закурила и отдалилась от них метров на пять-семь, разминая ноги. Тогда ко мне подошёл железнодорожный служащий в униформе и сказал по-английски:

– Здесь Люксембург, и это можно, но вы едете в Германию. В Германии не советую вам так делать.

В вагоне немецкой электрички был немного другой дизайн: ряды кресел у каждого окна располагались лицом друг к другу, а между ними под окном был приторочен небольшой столик. На столиках лежали какие-то бумажки. Я изучила бумажку на своём столике и обнаружила, что это расписание движения поезда, – в столбик шли названия станций, и против каждого значилось время прибытия и отправления. Стоянка на каждой станции была указана микроскопическая, минуты три-четыре, а то как бы и не две. От скуки я сняла свои часы, положила их рядом с листочком-расписанием и стала сверять по ним время прибытия на каждую станцию и отправления с неё. Оно совпадало с расписанием безукоризненно. (Говорят, что теперь такой железнодорожной точности в Германии уже нет.)

Поначалу пустая в Люксембурге, по мере продвижения по Германии электричка постепенно заполнилась народом, пассажиры опять то заходили, то выходили, и по вагону начал курсировать немецкий контролёр, проверяющий билеты. То есть фактически он был кондуктор, потому что с тех, у кого билета не было, он брал деньги и распечатывал им билет при помощи маленького кассового аппарата, висящего у него на боку. Эта идея – просто продавать билеты безбилетникам, а не драть с них штрафы и составлять на них протоколы, – мне очень понравилась.

Когда до Бохума осталось остановки три-четыре, я решила заблаговременно подтащить свои многочисленные багажные места к дверям вагона. Стоя возле этих дверей, я некоторое время наблюдала удивительное зрелище: немецкие пассажиры, включая глубоких старцев и нежных малюток, молниеносно выскакивали из вагона и шустро запрыгивали в него, как в убыстренной киносъёмке, стремясь уложиться в пару минут остановки поезда. Некоторые из них по ходу дела явно нелестно отзывались обо мне и моём барахле, которое перегораживало им проход и мешало установить новый мировой рекорд скорости, но на свою удачу я не понимала по-немецки.

На остановке в Бохуме я не без труда выбралась из поезда (последние мои пакеты выбросили на платформу вслед за мной и чемоданом с сумками сердобольные скоростные немцы), погрузила свой скарб на багажную тележку и принялась ждать прибытия туристического автобуса. По зимнему времени быстро стемнело. Вдоль длинного здания бохумского вокзала в свете фонарей вместе со мной метались, чтобы не пропустить автобус на Москву, ещё две такие же, как я, пассажирки с багажом, только, в отличие от меня, с провожающими их друзьями и родственниками. С одной из них, очень милой девушкой в очках, я даже успела во время наших метаний немного подружиться. Никакой автобус, однако, к нам не пришёл.

У девушки в очках была немецкая телефонная карта, и мы с нею попытались дозвониться в немецкий офис нашей фирмы из уличного телефона-автомата. Но по номеру, указанному в наших фирменных буклетах, сначала кто-то пьяно мычал и вешал трубку, а потом и вовсе перестали подходить (привет рождественским каникулам). В процессе дозвона мы с девушкой вдоль и поперёк изучили наши фирменные буклеты и прочли там хитрый абзац, набранный самым мелким шрифтом. В нём говорилось, что за 24 часа до выезда надо сделать ещё один звонок в немецкий автобусный офис, чтобы подтвердить свои намерения. Ни она, ни я, конечно же, повторно в фирму не позвонили. Как, видимо, и наша третья товарка.

Убедившись, что автобуса не будет, провожающие друзья и родственники вдруг как-то быстро рассадили девушку в очках и ещё одну несостоявшуюся пассажирку московского рейса по машинам и увезли их обратно домой. А я, которую никто не провожал, воскресным вечером осталась со всеми своими багажными местами на вокзале города Бохума.

По всему выходило, что эту ночь мне придётся провести на вокзале. На вокзальной площади стояла какая-то небольшая гостиница, но даже прицениваться к ней не имело никакого смысла. Во-первых, задерживаться в Германии вместо посадки в автобус я совершенно не планировала, и из денег у меня с собой имелась только сотня-другая недорастраченных в моей французской поездке франков. (Хотя границ внутри Западной Европы уже давно не существовало, до введения единого евро было ещё далеко, и в каждой стране ходила своя собственная валюта.) А во-вторых, как я уже усвоила во Франции, в воскресенье в Европе закрыто абсолютно всё, так что обменять свои французские франки на немецкие марки я могла бы только назавтра.

Ночь, проведённая на вокзале, – небольшое удовольствие, но, как я судила по своему предыдущему опыту, и не такая уж катастрофа. По разным причинам я провела множество ночей на аэро- и даже железнодорожных вокзалах на родине, и знала, что наши вокзалы никогда не спят. Ночью, как и днём, на них в случае надобности можно было поесть, попить, воспользоваться туалетом, подремать вместе с другими горемыками в кресле зала ожидания и даже отправить телеграмму. Дальнейшие события показали, что мой отечественный опыт для Германии совершенно не годился. Но это выяснилось не сразу.