Мои воспоминания - 110

 12 ноября был последний день, в который церковь допускает венчание, и то только в утреннее время, а потому немедля, по отказе священника в имении Лаухиной, было послано в разные места убеждать священников обвенчать Викулина с сестрой в означенный день, а мы все оставались у Лаухина. Вечером 11 ноября мы получили извещение от Ивана Ермолаева Музалькован, управляющего имением С. А. Викулина, что священник церкви в предместье г. Ельца соглашается на венчание, но что нам надо приехать как можно ранее. Мы в ночь, по ужасной дороге, отправились в большом обществе в Елец, где наконец обвенчали Викулина с сестрой, у которой посаженым отцом был дядя князь Александр, а я шафером.

 Эти беспрестанные странствования по почти непроезженным дорогам и в особенности нравственные потрясения сильно подействовали не только на мать мою и на С. А. Викулина, но и на многих из нас.

 Из Ельца мы поехали к С. А. Викулину, где во время обеда играл довольно хороший оркестр из 40 крепостных музыкантов. Шафера и в числе их я, по старинному обычаю, провозглашали за обедом тосты. Родство Викулина было многочисленно; знакомых за обедом было тоже много. Список тостов был обдуман заранее, но это не помогло: несколько лиц заявили неудовольствие в том, что за их здоровье пили после других. Так, А. С. Львов, всегда очень добродушный, сильно претендовал, что за здоровье его пили после здоровья Д. И. Лаухина, и когда ему объясняли, что жена Лаухина старшая сестра его покойной жене, то он еще более сердился, говоря, что уважение к нему не должно вовсе зависеть от того, кто была его жена. После обеда продолжали пить много шампанского. Дядя мой А. Г. Замятнин, который никогда не пил вина, в этот день много выпил и сильно бушевал. Когда ему перестали подносить шампанское, то он громко на это жаловался, говоря, что он выпил только 11 бокалов. Оказалось, что Замятнин и некоторые другие лица, обыкновенно чрезвычайно тихие, выпив вина, сделались очень сварливы, и потому многие между собою перессорились в этот день. Дядя мой князь Александр Волконский по обыкновению много пил и, как старый гусар, не только разбивал бокалы, из которых пил шампанское, но иногда подталкивал целые подносы, уставленные бокалами с шампанским и все их разбивал. Само собой разумеется, что в этом нашлись ему подражатели. Впрочем, дядя Александр, имевший обыкновенно довольно суровый вид, выпив вина, был чрезвычайно снисходительным. Он сумел помирить всех ссорившихся и утишить все столкновения и претензии.

 Поздно ночью мать моя уехала из Колодезского в Задонск и увезла с собою сестру; они воротились в Колодезское только на другой день к обеду. Я никогда не мог понять причины разлучения сестры с ее мужем в день их свадьбы.

 Вскоре родные и другие гости Викулиных разъехались; с ними остались только мать моя и я. Впрочем, и впоследствии Викулины постоянно принимали гостей, которые, по деревенскому обычаю, у них оставались и ночевать. Дом в Колодезском хотя гораздо меньшей величины, чем в имении Викулина с. Хмелинце, был, однако, очень поместителен. В середине дома была очень высокая зала, освещенная сверху. Над комнатами, окружавшими эту залу, были с одной стороны хоры, а с остальных трех сторон отдельные комнаты, которых двери выходили в общий коридор. В этих многочисленных комнатах помещались мать моя и я, а равно гости, для приема которых было все приготовлено. С. А. Викулин был {очень} скуп, но жил так открыто, вероятно, желая показать, что он имел весьма большое состояние; он даже в разговорах делал намеки на большие денежные суммы, каких у него, как после оказалось, никогда не бывало. После женитьбы своей он выказал свою скупость в первый раз следующим образом. Мать моя знакома была в Москве с одной очень почтенной, весьма бедной вдовою, которая, просватав свою дочь, не имела средств, чтобы сшить ей необходимое приданое, и адресовалась с просьбой к матери моей о помощи. Сестра моя очень любила невесту и просила мужа оказать ей пособие; он не вдруг согласился и, только по настоятельной просьбе сестры, назначил такую безделицу, что сестра вернулась от него в слезах. Я очень любил сестру, и ее слезы глубоко на меня тогда подействовали. У сестры же для ее собственных расходов не было ни гроша, и тогда же муж ее, вероятно в предупреждение новых подобных ходатайств со стороны сестры, назначил на все ее расходы в год 1200 руб. асс. (342 руб. сер.). Нечего и говорить, до какой степени эта сумма была ничтожна и недостаточна. Сверх того, он назначил ей же 1400 руб. асс. (400 руб. сер.) для выдачи мне и брату по 700 руб. асс. (200 руб. сер.) в год каждому.

 Между тем мы узнали, что один из причетников той церкви, в которой венчали сестру, не участвовавший в венчании, подал на священника жалобу, в которой доказывал неправильность этого венчания, так как не было предварительных в церкви оглашений, предписываемых церковными правилами, и что наряжено по этому предмету следствие, при котором стараются доказать крестное родство между обвенчанными, с целью расторгнуть брак. Именно вздумали доказывать, что не только мать моя была восприемницею сына С. А. Викулина, Семена, но вместе с нею восприемником его был ее отец и, следовательно, родной дед невесты, что была чистая выдумка. Тогда подозревали в этих происках брата С. А. Викулина, Андрея, давно находившегося с ним в неприязненных отношениях, большого лгуна, довольно богатого человека, но завидовавшего тому, что брат богаче его, и вообще человека весьма нехорошего. Но никто не подозревал тогда того, что оказалось только через восемь лет, и именно, что он действовал по наущению детей С. А. Викулина от первого брака: всех трех дочерей и сына Семена. Чтобы разъяснить это дело Орловскому епископу, С. А. Викулин ездил со мной в начале декабря в Орел. Мы ехали в большой кибитке, окутанной со всех сторон войлоками; на нас лежали медвежьи одеяла и нам, при довольно большой стуже, было тепло как в комнате. Викулин засыпал в ту же минуту, когда трогались лошади, и просыпался только при остановках. Мы ехали на сдаточных{[1]}; для перемены лошадей останавливались в простых крестьянских избах.

 По случаю поста нельзя было достать ничего съестного; мы имели с собою провизию; Викулин также постился, а потому спрашивал крестьянских щей, каши, картофелю и при расплате, несмотря на то что хозяева требовали весьма незначительной платы за взятое у них (напр., двугривенный), он все еще выторговывал несколько копеек.

 В Орле мы виделись с епископом Никодимом{[2]} и другими властями, но с чем приехали, с тем и уехали. Наряженное в Ельце следствие должно было продолжаться, и нашим приездом мы не изменили неправильно данного ему направления насчет отыскания родства между новобрачными. Мне казалось, что причиной такого неудачного исхода нашей поездки были слишком вялые разъяснения Викулина по означенному предмету и его скупость. Явно было, что в консистории желали получить взятку. Читатель, может быть, обвинит меня в том, что я хотел действовать незаконными путями, но пусть он примет в соображение то, что в описываемое мной время без взяток никакое дело в консисториях не решалось, и тем более дело, в котором замешан был богатый человек. Когда читатель прочтет далее все последствия этого дела, то согласится, что хотя и гнусно давать взятки, но, при известном настроении общества, едва ли не лучше было бы Викулину в Орле воспользоваться этим средством для прекращения начинавшегося дела.