Как я...

Как я летала авиакомпанией «Эль Аль»

Когда моя израильская подруга уговорила меня приехать к ней в гости, я решительно объявила, что «Аэрофлотом» к ней не полечу ни за что. До знаменитой катастрофы аэрофлотовского самолёта Airbus A310, выполнявшего рейс «Москва – Гонконг» и разбившегося под Междуреченском 23 марта 1994 года из-за того, что пилот дал порулить своему пятнадцатилетнему сыну, оставалось ещё четыре месяца, но репутация у нашего «Аэрофлота» уже была вполне никудышная. И тогда подруга купила мне у себя в местном турагентстве билет на рейс израильской авиакомпании «Эль Аль».

Израильский рейс улетал в Тель-Авив из международного московского аэропорта Шереметьево глубокой ночью. Бойфренд моей московской подруги Вики отвёз туда меня, мою сумку и провожающих на своей машине. Провожающими были сама Вика, за компанию, и мой приятель Август Иванович.

Вдоль очереди на регистрацию на эльалевский рейс ходили строгие офицеры израильской службы безопасности и спрашивали будущих пассажиров, сами ли они паковали свой багаж. Свой багаж я паковала самостоятельно лишь отчасти, поскольку сумка моя была полна разных передачек москвичей друзьям и родственникам в Израиле, но строгому офицеру на всякий случай ответила «да». При прощании экономный Август Иванович вдруг расчувствовался и сунул мне в нагрудный карман рубашки двадцать долларов. И я отправилась за заграждения на предполётный и таможенный досмотр, а также паспортный контроль.

С паспортным контролем проблем не возникло, но при прохождении через магнит я забыла снять поясную сумку, и у меня в ней зазвонили металлические кассеты с фотоплёнкой. Это была роковая ошибка, потому что после этого аэропортовская полицейская отвела меня в отдельную комнату на личный досмотр и раздела там до трусов, чтобы изучить не только мою поясную сумку и рюкзак, но и одежду. И, конечно, нашла в моих карманах и внеплановые двадцать долларов Августа Ивановича, про которые я тоже давно позабыла, и ещё двести моих, которые я не задекларировала, потому что не задекларировала. Началась неспешная бодяга с составлением протокола на конфискацию (в то время полагалось декларировать любую, даже самую маленькую сумму в иностранной валюте), и я уже закручинилась, чувствуя, как уплывают мои кровные. Но тут полицейские поймали на досмотре какого-то дядьку с целым атташе-кейсом незадекларированных долларов и отвлеклись на него. Так что когда за мной прибежала служащая «Эль Аль», поскольку от самолёта уже убирали гофрированный «рукав», один из них вяло махнул рукой и сказал: «Да ладно, пусть идёт…» – и кровные удалось сохранить.

Лететь в Израиль из Шереметьева импортной авиакомпанией было интересно. Красивые дородные еврейские девушки-стюардессы в сине-белой форме раздали всем пассажирам необычные горячие влажные маленькие полотенца, которыми полагалось освежить лицо и руки, накормили нас необычным еврейским ужином (с диковинным тогда для меня хумусом), салон «боинга» был намного просторнее нашего, в нём крутили кино на английском языке на специальном высоко закреплённом телевизоре, а чтобы услышать звук от фильма, надо было получить у стюардессы наушники и воткнуть штекер от них в гнездо в подлокотнике своего кресла. Одним словом, цивилизация.

Всего через четыре часа полёта, около семи утра, я уже оказалась в аэропорту Бен Гурион города Тель-Авива, в то время ещё очень скромном. Там меня встретила старшая сестра одной из моих московских подруг, которой я доставила заказанную мороженую клюкву от её папы. Старшая сестра посадила меня на ближайший рейсовый автобус до Беер-Шевы, и дальше всё продолжилось без приключений. Но не то ожидало меня на обратном пути.

В обратный путь меня провожала моя израильская подруга. Мы с нею, соответственно, поехали в кондиционированном автобусе из Беер-Шевы в Тель-Авив, там немного погуляли по набережной и посидели возле зимнего Средиземного моря, а потом отправились в аэропорт Бен Гурион, где и расстались на следующие 22 года. И я опять загрузилась в самолёт компании «Эль Аль», рассчитывая через четыре часа оказаться в январской Москве.

Полёт обратно протекал совершенно так же, как и полёт туда, – со вкусной едой, кинофильмами на английском языке и добрыми дородными стюардессами. И вот, когда до приземления в Шереметьево оставалось минут тридцать и пассажиры уже начали собирать свои сумки и одежды, командир экипажа вдруг обратился к нам по радиосвязи. В салоне поднялся ужасный вой. На иврите я не понимала, но вокруг было полным-полно израильтян-соотечественников, летевших в Россию навестить родственников и устроить бизнес-дела.

– А-а-а!! Только в Израиле такое может быть!!! – кричали они.

Соотечественники объяснили мне суть сообщения командира экипажа: наш самолёт разворачивается и летит обратно в Тель-Авив, потому что в аэропорту Шереметьево в настоящий момент сильный туман, а в других аэропортах Москвы и прочих российских городов нет израильской службы безопасности. Оказалось, что каждый пассажирский самолёт авиакомпании «Эль Аль», выполняющий любой рейс, всегда имеет на борту двойной запас горючего – на дорогу туда и обратно. И в случае малейшей угрозы разворачивается в воздухе и возвращается домой, потому что жизнь каждого еврея бесценна.

Возмущавшихся соотечественников можно было понять – далеко не все они, как я, отправлялись в Москву. У кого-то через пять часов была пересадка на самолёт в Иркутск, кто-то потерял билет на поезд до Минска и т.п. Накрывались также и все их деловые встречи, запланированные на завтра.

В общем, вместо того чтобы около 23:00 приземлиться в Москве, все мы в три утра нового дня снова прибыли в аэропорт Бен Гурион, откуда и стартовали. Когда наш самолёт сел, началось отделение овнов от козлищ. Первыми стюардессы пригласили к выходу всех овнов, у которых были синие израильские паспорта. Их должны были за счёт авиакомпании развезти по домам. Козлищ с красными российскими паспортами, как они сказали, организованно отправят автобусом в отель дожидаться повторного вылета, назначенного на те же 19 часов, только уже сегодня. Наш зарегистрированный на рейс и досмотренный багаж оставался на хранении в аэропорту.

Перспектива оказаться в отеле совершенно меня не прельщала. Перед отъездом я выгрузила из своей багажной сумки и рюкзака всё лишнее, включая полотенце, мочалку, зубную щётку и пасту, под завязку заполнив их ответными передачками израильтян москвичам. Из денег у меня с собой были пятьдесят рублей одной бумажкой, чтобы добраться домой на метро в случае, если меня никто не встретит. То есть на позвонить родственникам, поесть и почистить зубы никаких средств не имелось. К тому же из отеля наверняка не дадут выйти, ведь виза-то моя закончилась вчера. Да ну его на фиг, – подумала я и решила пробиваться взад к израильской подруге в Беер-Шеву, где могла бы и поесть, и помыться, и позвонить в Москву.

Из салона самолёта я вышла последней из козлищ, а в здании аэропорта принялась доказывать девушке из бенгурионовской службы безопасности, что мне надо не в отель, а домой. Пока мы с нею кое-как препирались на английском, не родном ни ей, ни мне, оказалось, что автобус с более дисциплинированными козлищами уже уехал. Аэропортовские не растерялись и сказали, что в злополучный отель меня отвезут на такси. И действительно посадили меня в такси.

Там я очутилась не одна: такси бесплатно развозило по домам ещё двух девушек и молодого человека в форменной одежде – работников аэропортовских служб, у которых кончилась рабочая смена. Пока мы катались туда и сюда по их адресам, я сообразила, что вдобавок к моим пятидесяти рублям у меня удачно есть двадцать долларов, которые один из беершевцев попросил отвезти в подарок его московскому сыну от первого брака. К этому моменту последний аэропортовский работник высадился у своего дома, мы с таксистом остались вдвоём, и он вдруг спросил, куда меня везти. Слова «тахана мерказит» (тель-авивская старая автобусная станция на иврите) я затвердила ещё по дороге в Беер-Шеву из Москвы, и теперь они мне очень пригодились. Покладистый таксист повёз меня на автобусную станцию, и по дороге я договорилась с ним на английском, чтобы он поменял мне одолженные у сына от первого брака двадцать долларов на шестьдесят шекелей (курс тогда был один к трём) и купил билет на первый рейсовый автобус до Беер-Шевы.

В результате всех этих непростых манипуляций примерно в шесть тридцать утра я опять оказалась посреди переулка своей израильской подруги в старом районе Беер-Шевы и принялась куковать там, поджидая, пока подруга проснётся снаряжать в школу своего сына и отопрёт калитку во дворе. Когда заспанная подруга показалась из калитки, подпихивая впереди себя не до конца проснувшегося сына с ранцем, и увидела меня, лицо у неё стало нехорошее. Она, собственноручно посадившая меня вчера вечером на московский рейс, возможно, решила, что я галлюцинация.

У подруги я немного вздремнула, поела, помылась, вытерлась собственным полотенцем и почистила зубы собственной щёткой, а её друзья, у которых дома был телефон, позвонили моим родственникам в Москву. К вечеру же я вторично пустилась в путь в аэропорт Бен Гурион – уже самостоятельно, без почётного подругиного сопровождения.

В Бен Гурионе я воссоединилась с группой своих попутчиков – обладателей красных паспортов, которых доставили туда автобусом из отеля. Офицеры службы безопасности аэропорта на стойке регистрации спрашивали каждого: где вы были? Все мои попутчики отвечали: «В отеле». Я тоже ответила: «В отеле», – и офицер преспокойно поставил против моего имени галочку в списке, как у всех. Ручную кладь в этот заход у нас не досматривали, раз мы все были в отеле, и я подумала, что при желании могла бы пронести на борт самолёта целый рюкзак взрывчатки.

Со второй попытки авиакомпания «Эль Аль» оттранспортировала нас в Шереметьево уже без проблем. По дороге в Москву мои попутчики-козлища, очень довольные, рассказали мне, что в отеле оказалось отлично. По зимнему времени роскошный отель пустовал, их три раза накормили в отельном ресторане за счёт «Эль Аль», разрешили каждому сделать один бесплатный международный звонок в Россию, а выходить из отеля, стоящего на тель-авивской набережной, можно было абсолютно свободно. Мужики из Сибири даже поплавали в зимнем Средиземном море при температуре воды +23 по Цельсию к ужасу местных любителей удить рыбу.

Так и вышло, что по своей неопытности испугалась отеля я совершенно зазря.