21
Так уж ваш предок устроен: прежде чем приступить к неким практическим упражнениям, я всегда старательно изучал теорию. Так было, к примеру, с занятиями фотографией, с химией, ракетостроением и кролиководством. Не говоря уж о столь серьёзных вещах, как искусство наклеивания обоев, рыбалка и секс. В области пьянства практика, увы, опередила теорию. В области пьянства, при всей массовости и ординарности явления, вообще остаётся много чего непознанного.
В частности, теория, когда я, отнюдь не отказываясь от практики, взалкал вдруг именно фундаментальных теоретических знаний, показалась если не вовсе отсутствующей, то разработанной без всякой системы и крайне поверхностно. Нет здесь своих Кювье, Ламарка и Менделеева. Отчего так? Может, спились в хлам бедные теоретики, так и не успевши сформулировать основополагающие выводы?..
- Примеры? – Пожалуйста: Хайям, Ремарк, Хемингуэй. Явление в их трудах именуется, вкусно описывается, эмоционально оценивается, но никак не исследуется. Несколько более серьёзное отношение удалось встретить у британского пересмешника Ивлина Во. Ещё внимательнее отдельные вопросы рассматриваются в романе “Отсюда – и в вечность” Джима Томпсона. Сегодня рано, слишком коротка дистанция, оценивать вклад любимого до слёз Венедикта Ерофеева. Оставим эту заботу потомкам.
Однако проблема в целом исследована в литературе из рук вон плохо. Я говорю о художественной литературе, поскольку специальная медицинская рассматривает, увы, не столько привычное всем нам бытовое безудержное пьянство, сколько алкоголизм. То есть, акцентирует внимание на телесной, соматической составляющей, и едва касается попутной (только попутной) психической и интеллектуальной деградации. Меня же гораздо больше занимает то, что происходит не с телом, пока ещё если и не вполне здоровым, то всё-таки относительно дееспособным, а с душой, штуковиной гораздо более ранимой. Впрочем, медицина существования последней признавать не торопится, не в её это интересах.
Я тоже не рожу никакой вразумительной теории – не преувеличивайте слабых человеческих сил, особенно если дерзать пытается активный практик-экспериментатор. Выскажу близкие мне соображения – преимущественно, как всегда, заимствованные.
“А с чего это я стану напиваться? Мне и так весело!” – ранний, то есть наивный и недалёкий взгляд. Хотя, признаюсь, безумно нравилось, как элегантно напиваются обаятельные герои Ремарка, с каким смаком занимается этим Томас Хадсон из “Островов в океане”. Я даже мастерил в домашних условиях его (и автора) излюбленный “дайкири”, однако, по неразвитости вкуса и ввиду дурной российской привычки закусывать, особых достоинств напитка, увы, не ощутил.
“Кто я такой, чтобы не пить?” – это уже современник, но тоже классик. Михаил Михайлович Жванецкий. Дожил, однако, хоть и знаком с проблемой не понаслышке, до почтенных семидесяти пяти.
- Не пейте, вам будет плохо! – запричитают рты.
- А нам и так уже плохо. Что же мы будем не пить?
Странно внимать таким откровениям совсем молодого автора. А стихотворение, две строки из которого вынесены в эпиграф, вообще написано им в раннем студенчестве. Точнее, было бы странно, однако они, откровения, попали вдруг в резонанс, объяснили простейшим, то есть самым убедительным образом ту идиотскую жажду, которую испытывает гибнущая душа. Которую не в силах унять или хотя бы образмерить даже очевидная перспектива гибели тела. Помышляешь, в те нечастые (несчастные?) моменты, когда способен внятно мыслить, только о способе ухода – нет, не из жизни, а от жизни. Согласиться, то есть, со знакомым философом, который любит повторять, уж не знаю, насколько серьёзно, что действительность – это, возможно, всего лишь широкомасштабная галлюцинация, обусловленная недостатком алкоголя в крови. Вот и подумай, стоит ли так серьёзно относиться к ней, или, скажем, наоборот? Не покинуть этот мир, не уйти из, а просто отвернуться от. И закончить её, жизнь, когда окончательно опротивеет, когда иссякнет последний жалкий интерес, быстро и без страданий. Чтобы не бороться, к примеру, годами с циррозом печени, плавно переходящим в рак и прочие патологические радости. Хотя мне, то есть человеку, который, оставшись вдруг в тоскливом одиночестве, сразу принципиально отказался раз и навсегда от какой бы то ни было медицинской помощи, слишком долго маяться, надеюсь, в любом случае не пришлось бы. Не придётся, то есть.
А эту фразу я пообещал скоммуниздить у одного сетевого собеседника, и вот исполняю обещанное. “Если к жизни относиться чрезмерно трезво, недолго и спиться!” Спасибо, коллега!
Великого фантаста Рэя Брэдбери я, было время, близоруко воспринимал именно в качестве такового. Фантаст, и точка. И вдруг нахожу у него абсолютно реалистическое высказывание о “…той дали, которая разъединяет людей ещё больше, когда они выпьют, но в иные минуты кажется им самой близостью”. И не надо преждевременно хихикать. Володька Семёнов (Журналист) однажды тайно записал одну из наших студенческих пьянок на свой “Романтик”. Был в моё время такой портативный катушечный магнитофон. Тогда аппарат весом в пять-шесть килограммов считался портативным и даже профессиональным репортёрам служил диктофоном.
Утром, вкушая в изобилии пиво, оперативно и милосердно доставленное теми, кто проснулся раньше, участники прослушали фонограмму вчерашнего междусобойчика – и были в немалой степени удивлены, не обнаружив в вечерней записи никаких признаков “небывалого единения”. Физики верят фактам, а не рекламе. Такой менталитет. И такой факт: с магнитофонной ленты звучали одновременные монотонные монологи участников, и по тому, что никто никого не перебивал, было ясно, что никто никого не слушает. Примитивный, вполне доброжелательный нейтральный трёп – и ничегошеньки более. Хотя вчера всем мерещилось, что говорим об эпохальном. Что формулируем принципы, вскрываем язвы и намечаем пути…
Да, наркотик. Неча пытаться себя обманывать. Спасибо, Семёнов.
Он вином планиду скрашивал,
но родил в себе тоску лишь…
Это всё тот же Михаил Щербаков, только вообще семнадцатилетний. О Высоцком, умершем в том же году уже не совсем от вина. Но с него начиналось.
Помню, как незадолго до своей смерти Константин Симонов, человек, всей противоречивой сложности которого я до сих пор не постиг, страстно читал свой перевод из великого перса Видади (цитирую по памяти):
Возлюбленная прекрасна! Она истлеет в земле.
Локон на шее страстной тоже истлеет в земле.
И если твой образ ясный навсегда истлеет в земле,
мне чашу подай, виночерпий. Всему наступит конец.
Нас сгложут могильные черви. Всему наступит конец.
Классик переводит классика – чего же вам ещё? Не знаю, как вас, а меня пробрало – ещё тогда, когда услышал, то есть в 1978 году. Я тогда, по молодости, решительно не собирался умирать. Теперь сделал цитату заголовком.
Иногда пересмешничалось. Общеизвестно, что никотин сужает сосуды, а алкоголь их расширяет. Поэтому каждый курящий вынужден постоянно решать для себя математическую задачку, одну из самых трудных: на оптимум. То есть сосчитать, сколько же надо сегодня выпить, чтобы нейтрализовать вредное действие выкуренного?
Ну и ещё один заимствованный аргумент я вынужден привести, не помня уже, где его вычитал:
“ЛУЧШЕ СПИТЬСЯ, ЧЕМ ЗАЖРАТЬСЯ!”
Хорошая концовочка, а?
* * *
Вот я и принялся дальше существовать, вооружившись, за неимением лучших, столь неполной и неубедительной теорией. Ваша, деточки, мама официально и в быту, устно и письменно ещё четырнадцать лет назад, когда вынуждена была оправдывать свой блуд, принялась рекламировать вашего папу в качестве законченного пропойцы. Не судите её строго за то, что поторопилась. Тогда – да, поспешила, но теперь-то все её дальновидные прогнозы благополучно оправдываются. Впрочем, возможно здесь вновь проявляется рационально необъяснимое, однако несомненно существующее зловредное влияние денотата на десигнат. Как вы яхту назовёте, так она и поплывёт. В любом случае завидую её прозорливости. Но и благодарю Господа, что никто от меня не зависит, что никому из окружающих от этого не хуже! Мне же тем более безразлично. То общепринятое средство, которое было когда-то аперитивом и универсальным катализатором задушевного общения, а потом в течение долгих лет служило хоть и плохоньким снотворным и обезболивающим, теперь становится единственно доступным средством от безысходного одиночества.
Свободное копирование
