5
Своими воспоминаниями А. Д. Сахаров, А. И. Солженицын, Вадим Сидур, Наум Коржавин, Игорь Губерман – да и только ли они?! – служили мне образцами. И Пабло Неруда тоже. И даже годящийся мне в сыновья финно-швед Линус Торвальдс. Не образцами для списывания, а эталонами, попытки сравниться с которыми, располагая столь слабыми силами, как мои, заведомо обречены. Даже автобиографические романы не всегда близкого мне духовно и откровенно слабого в прозе Евгения Евтушенко (Если об отношении к нему, как к поэту, то ранний – безусловно да, средний – безусловно нет, позднего вообще не знаю, да и существует ли он?) были, поверьте, прочитаны внимательно – с вполне понятным прагматическим интересом, однако без должного сопереживания. Или он не смог вызвать сопереживания, или я, толстокожий, оказался к нему не способен.
Почти то же самое вынужден сказать и о последнем романе глубоко чтимого мною и, к сожалению, уже покойного Василия Аксёнова “Таинственная страсть”. Боже упаси, никакого неприятия! Никакого пренебрежения к страстям и заботам тогдашнего бесшабашного плейбоя и нынешнего классика! Обязательно прочтите. С восторгом, надеюсь, как прочёл я. Люди шестидесятых были, считаю, несравненно интереснее одноликого и одномерного бомонда, утвердившегося на рубеже тысячелетий. Просто констатирую: в том же, казалось бы, мире и том же времени (с пустяковым, даже если считать чисто по-житейски, сдвигом) у нас с ним, увы, слишком мало пересечений.
Нас породили (или взрастили) очень близкие времена, однако совершенно разная среда. Для него ушедшая молодость – это знойный Коктебель, творческие кабаки с платным шикарным угощением и помпезные залы Кремля с дармовым, но ещё более шикарным. Пусть и доставалось ему там от самых главных “партейцев” наотмашь и от всей души по сусалам, но ведь за буфет не платить. Икра всё равно съедена, водка выпита, а это идейное избиение станет по миновании лет предметом гордости! А пока его занимали нешуточные страсти, бушующие вокруг таких несомненно суверенных прав, как право носить шорты и ездить в Японию. Кто из моих инкубаторских товарищей, да и университетских, из приличных, не то, что я, семей, стал бы тогда всерьёз подумывать об Японии – окститесь! Низковат полёт, мелковат клиент. Ну и, разумеется, блистательно раскованные подружки, соблазнённые мимоходом жёны послов и кокетливо оброненные как бы невзначай вкусные наименования шмоток, напитков и сигарет, которые он и коллеги по тусовке в молодости носили, пили-ели и, соответственно, курили, но которых я до сих пор не надевал (не сосал, не нюхал, не хавал). В меня впечатались другие запахи и звуки. Другие пейзажи. И не ищите зависти в моих неблагонамеренных речах; всерьёз завидовать можно только реально достижимому.
Я вижу, когда пытаюсь вглядываться в раннюю молодость, накрытый сернистым дымом шахтёрский посёлок, населённый в основном бывшими зеками и завербованной отовсюду не самой, поверьте, законопослушной молодёжью. Сера – это хорошо, все садовые вредители от неё подыхали. Люди как-то выживали. Потому, возможно, что биологически человек – существо в высшей степени адаптивное, уступает в этом смысле только крысам и тараканам.
Мне памятна убогая школа-восьмилетка и ежедневная, зимой в кромешной тьме туда, а в вечерних сумерках обратно, трёхкилометровая прогулка до неё. Летний клуб, под дощатой оградой которого такая же, как я, пацанва прокапывала хитро замаскированный лаз, чтобы бесплатно (а где взять пятачок?) в который раз посмотреть “Подвиг разведчика”. Обязательная школьная трудовая повинность, будь то прополка свёклы либо уборка кукурузы. Столь же обязательная повинность, только домашняя, на собственном огороде. Вода из родника в ближней балке: зимой трёхведерный бачок тащишь на саночках, летом на самокате. Зрелище безудержного всеобщего пьянства в праздники, картины самозабвенного мордобоя на свадьбах. Выстаивание с мамой бесконечных очередей за хлебом, мукой и сахаром. В одни руки много не давали, а нас в семье было много. Уже упоминавшиеся и до сих пор до слёз любимые общепитовские пирожки с ливером по четыре копейки за штуку. Убогие фланелевые “лыжные” и вельветовые повседневные инкубаторские костюмчики. С осыпавшимися рубчиками и неустранимыми никакой стиркой и глажкой оттопыренными мешками на коленях.
Довольно, я повторяюсь. Дались мне эти пирожки! Тем более, что немало же и совпадений. Ну, вроде немеркнущих в веках брэндов, таких как сигареты “Прима”, а также напитки (кто бы теперь дерзнул назвать их винами?!) “Бiле мiцне” и “Агдам”. Только сигарет “Север” не существовало, тут классику изменила под конец жизни усталая память. Под этим названием продавались папиросы, из самых дешёвых. Метр курим, два бросаем. Почувствуйте разницу.
Но сопоставлять всё равно подмывает. ЦДЛ, ЦДРИ, домжур, ресторан союза архитекторов… Было куда приткнуться и с кем из коллег утешиться замордованным властью и жизнью творцам разнообразных непроходимых “нетленок”. Кочевали из ЦДРИ в ЦДЛ и обратно – и даже не задавались вопросом: а почему это для “творческих” встреч инженеров подобных мест нет – ни в Москве, ни где-либо ещё на всей территории Советского союза? И быть не могло в принципе, поскольку и творческого союза инженеров не существовало. Поскольку никто его, хитроумного изобретателя, в творцы не производил. Инженер считался вспомогательным работником и, независимо от “личных творческих успехов”, по своей социальной значимости размещался где-то между кладовщиком и уборщицей. А на кой ляд уборщице союз?! Хоть она и зарабатывает поболе инженера, тусоваться в союзе ей в голову не взбредёт!
Ну не ругань это, поверьте! Творческая, какой она сама себя считала, интеллигенция, варилась, как видно именно из её творчества, преимущественно в собственном соку, не больно-то пристально вглядываясь в окружающий мир. Мало что изменилось с той поры, разве что личности измельчали, да и притязания, соответственно, тоже. Кроме барахольных, разумеется. “Да! Мазать мир! Да! Кровью вен!” – неужели кто-либо поверит, что такое может сказать и, тем более, так помыслить хоть один из теперешних скользких и уклончивых трибунов, властелинов мысли и слова?
Кто помнит так и не пробившегося к читателю яркого поэта?! Хрен сообразите теперь, кого именно я цитирую, поэтому назову: это Леонид Губанов – тогда замолчанный, да и сегодня почти никем не вспомненный поэт. Никого не интересуют ни мысли, ни идеи, если они не связаны напрямую с курсом доллара и ценой барреля. И если бы вдруг в этом, сиюминутном мире исчезли напрочь все новости, газеты и телеэкраны всё равно оказались бы заполненными мемуарами, сплетнями и интервью о себе любимых, которыми благополучные акулы шоу-бизнеса самозабвенно обменивались бы друг с другом. Поскольку реальная жизнь для них всегда проистекает где-то сбоку и мимо. Да, изредка самые отважные из них готовы демонстративно броситься грудью на амбразуру. Убедившись, разумеется, предварительно, что за ней нет пулемёта. Я, следуя старомодным предрассудкам, остерегаюсь дуть мимо своей трубы. Хотя это сегодня так естественно.
Свободное копирование
