В Новом 1976 году повалил снег с дождем, но второго января непогода утихла и явилось солнце, осветив нарядный Мюнхен. Мы поехали в холодном метро к станции Олимпийского стадиона, где три года назад арабы расстреляли израильскую олимпийскую команду. Стадион был закрыт, но хутор казака Семена Лопатина принимал гостей.
Донской казак попал в немецкое окружение, вернулся в родную станицу, женился на соседке (она чуть-чуть постарела от постоянных бегов на чужбине, но стояла перед нами в пестром сарафане и платке, по-казачьи сжатым брошкой на шее), а в 1943-м вся станица, служившая немцам, села на подводы, и с детьми и скотиной потянулась за отступающими немцами в Германию. Оттуда весь казачий табор двинулся навстречу американцам и попал в лагерь для перемещенных лиц. От выдачи Сталину спасло отсутствие оружия и немецких инструкторов. Малограмотный Семен оказался на редкость прозорливым и сообразительным. Он не просился в Австралию, а спрятался в землянке в десяти верстах от разбитого в пух и прах красавца Мюнхена, пока его с женой не открыл немецкий лесник. Он их не выдал, а доставлял продовольствие и одежду. Католическая община предлагала паре русских беженцев комфортное жилье, но верующие казаки не желали жить по-немецки и своими руками возвели казачий курень, часовню и птичник на баварской земле. Курень Семена Лопатина, расположенный на городской окраине, вызвал целую предвыборную бурю при постройке Олимпийского стадиона. Речь шла — или курень Лопатина, или стадион!
Депутаты уладили дело мирным путем, отгородившись от куреня, унавоженного куриным пометом, колючей проволокой. Казак и казачка старели и все больше походили на отшельников, занятых духовными проблемами. Когда мы пришли, Лопатин сразу повел нас в часовню, благословил и показал бумажные иконы, тщательно украшенные пестрой бумагой и неугасимой лампадой.
От туристов не было отбоя. Смотреть было абсолютно нечего, кроме щипанных кур и петуха. Хата вросла в землю, завалинка вокруг сыпалась, лавка, грабли, топор, никакой сельскохозяйственной техники я не заметил. За тридцать лет изгнания казаки так и не научились корректно изъясняться по-немецки, как было заметно при появлении любопытных студентов, смотревших на убогое хозяйство русского казака как на цирковой номер, выпучив глаза от удивления. Одевались они по-русски и говорили с отчаянным, южным акцентом, расставляя слова без всякого грамматического лада.
При встрече с полковником Л. И. Баратом в кафе на Мариенплаце, где собирались русские эмигранты, было гораздо уютнее.
В Мюнхене я купил роскошный, шерстяной костюм фирмы «Гирмера». На французской стороне крапал холодный дождь. Я начал красить двумя цветами, черным и белым, большие туши метр на полтора. Такой я видел зиму в Европе.
Свободное копирование
