Зима без снега
После отъезда Лильки Бауэр в Германию у нас установилась регулярная, эпистолярная связь. Я знал о ее перемещениях по немецким «общагам», сообщал ей о своих делишках и, конечно, сразу откликнулся из Парижа. Лилька звала в Мюнхен. У меня были денежные дела в этом городе.
20 декабря мы с женой поездом выехали в Германию.
Свежий снежок появился на немецкой границе. За Страсбургом, на черном Рейне, берега были покрыты легким ледком. Поезд пересек застывший Дунай, похожий на обыкновенную канаву, и к вечеру показался тихий и крохотный Мюнхен.
В общаге университета мы нашли ключи от комнаты Л. Б., а внутри горячий душ.
Во время последней войны Мюнхен сильно бомбили, но главный собор стоял в неприкосновенности, знаменитая Пинакотека тоже, и городской музей — архитектура прямых линий с выставкой «Блау Рейтер» — снова возвышался на своем месте.
На катке баварцы в традиционных шляпах с перьями гоняли на коньках. В кино крутили новый фильм Фассбиндера, на площади стояла огромная елка, украшенная шарами и красными гирляндами. Вечером ее освещали сотни лампочек. Ни кому в голову не приходило выкрутить лампочки и забрать игрушки!
Опись сокровищ Пинакотеки не входит в мое изложение, но Альбрехта Дюрера, его «Автопортрет» (1500) с видом современного хиппи надо смотреть обязательно. Его четыре «Апостола» (1526) выглядят живее живых. Лобастый, с голым черепом святой Иоанн с коротконосым, густобородым апостолом Петром — форменное откровение! Немецкие художники той поры семитов Палестины изображали в виде крупных баб Баварии и с выразительными мордами бюргеров вместо исхудавших мучеников Востока.
Одно время тихий Мюнхен стал местом паломничества русского юношества. В начале двадцатого века там образовалась настоящая русская колония студентов, учеников рисовальных школ и ссыльных революционеров. От Фаворского я слышал, как он учился в «школе Калоши» и «школе Ашбе». В деревне Мюрнау, где мы пытались разыскать дом Габриеллы Мюнтер, подруги В. В. Кандинского, русские люди открыли человечеству «абстрактный мир» (1910).
В городском музее вся банда «Голубого Всадника» налицо.
Вл. Бехтеев (так себе), Алексей фон Явленский (очень хорошо!), Марианна фон Веревкина (так себе), Франц Марк (ничего), Август Макк (хорошо), Арнольд Шомберг (так себе), Пауль Клее (очень хорошо!), Василий Кандинский (хорошо), Габриель Мюнтер (так себе).
«Адье, тебе, премудрый берендей!»
Католический Ноэль мы простояли в соборе. Потом нас принял Джон Дорнберг. Он развелся с Юттой, но по-прежнему жил неподалеку, навещая сына. Жил он потертым холостяком. Стены квартиры украшали картины Вали Воробьева, напоминая, что эстетические вкусы хозяина не меняются с переменой государственных границ. Ни галерей, ни художников Мюнхена он не знал. Его занимала биография Леонида Ильича Брежнева и его днепропетровских приятелей. Через год или полтора вышла книжка с его розысками на «днепропетровскую мафию». Новый 1976 год мы встречали в югославском ресторане. Приглашал и платил Джон Дорнберг. Уютное местечко. Слышна русская речь и цыганская гитара. Весь ресторан дружно и по-русски кричал: «С Новым годом!» К нам подсел завсегдатай кабаков Леонид Иванович Барат, отставной полковник американской армии.
Говорливый полковник, несмотря на хорошую американскую пенсию, держался монархических взглядов и считался в Мюнхене знатоком казачьего вопроса. Сам из рода казаков Баратовых, в эмиграции он сократил для благозвучия свою фамилию, Леонид Иваныч читал лекции в кружке мюнхенских друзей, бывал в Брюсселе у своего приятеля капитана Василия Орехова, в Париже у капитана Соловьева, членов салонного объединения «русских националистов», давно потерявших свой политический вес. Не дурак выпить и поболтать, Барат много мне поведал в тот чудный, новогодний вечер.
Казачьими войсками в Европе, совершенно отдельной воинской дивизией, командовал немецкий генерал фон Панвиц, ставший Атаманом казачьего воинства. В местечке Ленц казаки попали в американский плен, но союзники, верные договору со Сталиным, выдали их Москве. Атамана фон Панвица с рядом видных казачьих офицеров повесили в 1946 году в Москве.
Сам Барат потерял родителей на выдаче, но сумел сбежать к американцам и вступить добровольцем в подсобную часть. Его сразу погнали в Корею, где он храбро сражался с коммунистами, получил повышение в чине и награды. Оттуда его перебросили на охрану панамского канала, с канала опять в Европу, в Брюссель. Четверть века Барат не выходил из боевой службы. Будучи на службе, женился на немке, и осел в Мюнхене, последнем этапе его службы в армии США.
В искусстве он признавал только картины Ильи Глазунова, известного и в Мюнхене. Свои каракули я не стал показывать даже в карточках, зная заранее, что ничего кроме едкой критики с наставлением вернуться к «родным истокам» мне не получить.
О радио «Свобода» он говорил так:
— Да, ожидовела станция! Еще пять лет назад со мной советовались, а как только появились Матусевич и Белоцерковский, я стал не нужен. Прет жидовская волна, сплошь безбожники и русофобы. В храм Божий нельзя зайти, несет жидовщиной. А жид крещеный, как вор прощеный!
Шульгин, Солженицын, Солоухин, Глазунов — вот его интересы, вот его линия.
Я не разделял точку зрения полковника, но и не перечил ему. Уж очень красочно он выступал.
Лилька Бауер говорила мне о казаке Лопатине, живущем на олимпийском стадионе. Я спросил о нем Барата.
— А, этот прохиндей! Раньше в станицах были мирские захребетники, жили за счет подаяний. Этот из них, лодырь и тунеядец, живет за счет туристов!
Мы дружески расстались. Л. И. Барат дал мне адреса своих друзей, живущих в Париже и Брюсселе.
Свободное копирование
