Сухаревка - 1

6. Сухаревка

Поэта Холина сменил прозаик Витя Синицын.

Я познакомился с ним у Аркадия Штейнберга. Шофер московского троллейбуса брал уроки литературного письма. Прошло пять лет, а рассказ не был закончен. Витя по-прежнему сидел у Акимыча, выправляя ошибки и стиль.

— Пустишь? — спрашивает.

— Пущу, — отвечаю.

С этого многозначительного разговора у Акимыча началось наше годовалое сожительство в доходном подвале. Витя стучал на машинке, выправляя рассказ, я красил в соседней комнате. Рассказ так и не был закончен, но Витя сделал ослепительную карьеру литературного бюрократа, — значит, с подвалами еще рано кончать! — поднимаясь по ступенькам партийной цензуры.

Ах, эти крутые, русские морозы!

Натурщицу Ольгу Серебряную привел режиссер Богословский. Она ворвалась в подвал, разгоняя сумкой с металлическим затвором драгоценных друзей и подруг.

— Кирилл Богословский мне сказал, что вы ищете профессиональную натурщицу. Из меня лепил сам Клыков Зою Космодемьянскую в бронзе, в селе Петрищево!

Судьбу конем не объедешь, как говорил мой дед.

Под новый 1969 год чета Дорнбергов и натурщица Ольга оказались вместе. Ольга, сыпавшая английскими анекдотами, совершенно очаровала иностранцев. Джон и Ютта с сияющими глазами пригласили ее и меня на новогодний банкет в ресторан «Прага». На эстраде выступал Виталий Стесин с большой куклой. Я представил его нашим иностранцам и угостил шампанским. Домой нас доставили в пургу и без приключений. В начале года Дорнберг пригнал ко мне целую ораву покупателей и спросил: «Где же Ольга?» Витя Синицын вызвал ее по телефону. Она быстро явилась и сразу покорила американца Дика Рестона, пригласившего нас на вечеринку.

Куда ни крутись, а Ольга стала таким же естественным инструментом моего существования, как штаны, туалет, вода, картина. Как Синицыну и Фрадкину, я выдал ей ключи от подвала, а это означало полное признание ее прав на его доходы и расходы.

В Тарусе, летом, где она ходила за грибами на высоких каблуках, мне доставили телеграмму от прокурора С. И. Мальца.

«Срочно Москва подвал опечатан».

Как угорелый я помчался в столицу. Действительно, на дверях вместо бортжурнала висела веревка с сургучной печатью, а у прокурора вызов в суд. Мой высокий друг сказал, что «дело пахнет керосином», и вызвал на совещание известного адвоката Марка Новицкого и профессора психиатрии Всеволода Думаниса, руководившего клиникой на улице Кирова, 42.

Вчетвером, все в шляпах и при галстуках, на казенной «Волге» министерства юстиции мы подрулили к Камере предварительного заключения в Спасских Казармах, где за решеткой плакал скрипач.

Дело в том, что, затащив в подвал незнакомую девицу, скрипач не справился со своей задачей. Девица, совершенно голая и белым днем, выскочила на людную улицу с криком «караул, убивают!». Участковый Авдеев вызвал наряд милиции, и закрутили уголовный процесс. Девицу и возмутителя спокойствия отвезли в тюрьму. По словам прокурора, Фрадкину грозило осуждение на семь лет за изнасилование и публичный скандал, а мне, как содержателю притона, за подделку документов, мошенничество, нелегальные валютные операции, распространение антисоветской литературы и злостное тунеядство грозил срок в пятнадцать лет с конфискацией имущества!

Появление в КПЗ генерал-лейтенанта юстиции, известного адвоката, спасшего в 52-м поэта Бориса Слуцкого от расстрела, и знаменитого психиатра, выдававшего внештатным артистам справки о вялотекущей шизофрении, сбило с панталыку милицию и охранников. «Психбольного» скрипача профессор В. М. Думанис тут же взял на поруки. Адвокат Новицкий составил акт против ложных показаний задержанной девицы, а мой подвал в присутствии прокурора и участкового откупорили в тот же вечер.

Так очень эффектно закончилась операция по спасению подвала и Фрадкина, чуть не ставших моими смертельными врагами.

Сергей Иосифович Малец пилил мне мозги:

— Не сегодня так завтра тебя посадят, имей в виду. В тайге, понимаешь, наши ребята вкалывают на коммунизм, а ты спишь с бабами до полудня, профсоюзные взносы давно запущены и небось, валютный счет в швейцарском банке!

Мой подвал обложили плотнее.

«Иностранные подвалы», как выражался Зверев, постоянно курировали самозваные «искусствоведы», посредничая между ленивым на подъем артистом и потребителем с твердой валютой. У моих коллег по «дипарту» прочно закрепились Нина Стивенс, Виктор Луи, Андрей Амальрик, Татьяна Колодзей, Саша Глезер, Поль Торез, Ника Щербакова. С большим нетерпением я поджидал такого «искусствоведа» в гости, и он появился.

— Позвольте представиться, — ласково начал незнакомец в белом плаще и выпуклых очках, — потомок дворянских революционеров Виталий Антонович Ястржембский, большой любитель современной живописи. Нагрянул наобум и без предупреждения по адресу, который мне дал ваш коллега Лев Кропивницкий.

Я никак не предполагал, что мой «искусствовед» может быть потомком декабристов и походить на герцога Филиппа Эдинбургского, и со вздохом облегчения впустил его в подвал.

Любитель живописи В. А. Ястржембский появлялся раз в неделю и толково и образно рассказывал, что творится в Москве. Его ясные и полезные советы мне стали просто необходимы в быту, а кроме советов, он привел раз настоящего советского покупателя, мистика Лоллия Замойского, после изнурительной торговли купившего у меня картинку со знаками. За щедрое вознаграждение мой образованный фарцовщик взял на себя все мои бытовые хлопоты. В кратчайший срок он достал мне дефицитную пишущую машинку немецкого производства, отремонтировал туалет и продал кучку русских книг зарубежных изданий, запрещенных в Москве. Для меня было большим шоком, когда я узнал, что все свои заработки мой «дилер» просаживал на ипподроме, играя в тотализатор.

Нешуточный партизанский террор не затихал.

Моя связь с «натурщицей» Ольгой походила на мучительную пытку, захватившую и окружающих людей.

Виталий Антонович не избежал ее нахлобучки и, перед тем как войти, заглядывал в окно, изучая, там ли она. Наш главный нападающий «дипарта», Толя Зверев, трясся от страха, когда в подвал врывалась террористка, все поливая матом.

— Ишь, развалились, сволочи! А это что за шахна расселась в моем кресле? Заткнись, мудак, или я тебе паяльник на бок сверну!

Если ее самобытное красноречие пугало московских интеллигентов, как зайцы удиравших на улицу, то иностранцы от нее ловили настоящий кайф. Консул США Вильямс возил ее по кабакам «Золотого кольца России», с немцем Штайнером ее видели в Тиберде, на Рижском взморье она купалась со шведами.

Кто же она, Ольга Анатольевна Серебряная?

Дитя московских дворов, родилась в доме купца Корзинкина, зажатого парой Мещанских улиц, 1-й и 2-й, очень рано попала в сеть известной банды валютчиков (Ян Рокотов, Файбышенко, Батак), осужденных на смертную казнь указом 1961 года, пристрастилась пить, курить и легко жить одним днем, не думая, что будет завтра. Вводить такой персонаж в опасный, подпольный спектакль мне совсем не хотелось, однако судьба распорядилась иначе, и свирепая Ольга на целых пять лет застряла в моей жизни.

Такую роскошь, как телефон, имели не все подвальщики. Говорили, что поставить в Москве телефон сложнее, чем получить помещение. Я употреблял испытанное средство — записки в «бортовой журнал», висевший у меня на дверях. «Буду в полдень», «пошел к Акимычу», «улетел в Сочи», и в том же духе писались ответы: «Старик, приходи к Клыкову», «сижу у Крымского», «я в столовой напротив, А. З.».

В коммунальной квартире Ольги висел телефон, куда, по ее словам, звонили только ей. Чем не секретарша, подумал я.

Я решил подтянуть ее в эстетике, где она терялась, как в лесу, путая акмеистов с онанистами. В обществе она чисто ела, ловко орудуя вилкой и ножом, умела поддержать беседу, даже с прожженным Костакисом, и могла увлечь любое общество смешными анекдотами.