* * *
В ту ночь августа, по — видимому — несколько часов спустя после того, как танковая бригада, где служил Валя, получила команду выступить, ближе к утру, часов в шесть, мне позвонила лаборантка нашей кафедры.
— Борис Моисеевич, — сказала она, — они это сделали.
Текст не был конспиративным. Просто кто они и что они сделали — пояснять не требовалось, мы уже неделями жили в напряжении.
Утром я поехал в институт. Как обычно, в августе мы со студентами собирались на ознакомительную практику по истории искусства. Нет, не в Италию или там в Грецию, это еще зачем. Тут поблизости, в Ленинград: архитектура города, пригороды, Эрмитаж, Русский музей… У нас все есть. Я должен был оформить в канцелярии какие-то документы, через день выезд.
Первый, кого я встретил в коридоре, был Март Порт, председатель Союза архитекторов. Он отозвал меня в сторонку и спросил, знаю ли я, какая разница между капитализмом и социализмом. Не ожидая ответа, Порт пояснил:
— Капитализм совершает социальные ошибки, а социализм — капитальные…
Вооруженный новым знанием, я отправился в канцелярию за бумагами. Там был зачем-то ректор Яан Варес. Он быстро вызвал меня в коридор, к той самой нише под лестницей, где мы только что сравнивали капитализм с социализмом. Возможно, в промежуток времени между этими двумя беседами у лестницы танк Валентина Эвертсона, будущего художника, — или кого-нибудь из его бригады — успел раздавить протестующего человека на площади Братиславы, Брно или самой Праги; советские танки, говорят, были самые быстроходные в мире.
— Ты видел сегодняшнюю «Комсомольскую правду»? — спросил Варес с некоторым смущением.
Странный вопрос. Ни сегодняшнюю не видел, ни вчерашнюю. Я вообще эту газету не читал. И сейчас ее, сохранившую задорное имя, не читаю.
— Нет, не видел.
— Ты там найдешь какие-то строки, где сказано, что я одобряю эту акцию. И мою подпись. Мне позвонили сегодня утром из Москвы и познакомили с уже напечатанным текстом.
Так советские люди единодушно одобрили вторжение стран Варшавского договора в Чехословакию.
Спустя год с небольшим, в порядке укрепления советско — чехословацкой дружбы, в Праге были устроены дни советской культуры — или как там оно называлось. Чтобы не обострять дружбу, советскую культуру представляли эстонские художественные силы. Моя жена Фрида была в их числе. Артистов тщательно проинструктировали: ни под каким видом не велено было говорить между собой по — русски, пожалуйста, ни одного русского звука. А гиды, которые показывали им Прагу, объяснялись по — немецки. Что ни говорите, а советская политика по отношению к восточноевропейским братьям не лишена была изящества.
Свободное копирование
