Пока я ехала в колледж по извилистым дорогам мимо коровьих пастбищ и кукурузных полей, тормозя на слепых поворотах, я думала об аварии, в которую попал Рэймонд. Где он? Что делает? Есть у него еще дети? Интересуется ли мной хоть иногда? Да, что за чушь, в первый день учебы думать об этом отбросе муже! Может удача заставляет думать о плохом, может, когда что-то меняется, хочется еще побыть в знакомом. Комьюнити колледж представлял собой несколько невысоких, практично спроектированных зданий, сгрудившихся на холме с паркингом по размеру не меньше, чем площадь корпусов. Это был колледж для пригородных жителей, не слишком красивый или эстетичный, без излишеств вроде жалюзей от солнца на окнах, но для меня это был рай. Это был душевный подъем шестидесятых, последнее прибежище. Если в школе вы были лоботрясом, то здесь вы могли начать с нуля. Если вы бедны, то здесь учеба стоит недорого. Плюс, здесь вас проконсультируют как получить ссуду.
Образование? Из-за нашей бедности частенько у нас был один учебник по предмету, дайджест вместо полноценных книг, что для меня уж слишком походило на школу.
Учителя? Ну, был Кирк Донелли, преподаватель языка, который погружал нас в журнальную рекламу, чтобы показать, что картинки могут работать лучше слов. Давал нам письменные упражнения: «Опишите комнату», «Используйте парадокс», «Напишите беседу на одну страничку».
Потом собирал их, но никогда не возвращал. Любил подолгу рассказывать о своей двухлетней работе техническим писателем, пишущим руководства по самостоятельному ремонту автомобилей, уж не помню каких марок. Другой крайностью был Филипп Генри, последователь родосских учений, который учил нас философии, ставя немыслимые ранее вопросы о нематериальности материального мира, субъективности истины, замкнутости времени. Такие вопросы заставляли напрягаться так, что я чувствовала, как растут мозговые клетки.
Еще были собратья-студенты. Была одна примерно моего возраста. Если ее просили прочитать заданное упражнение по английскому, она брала чистый лист и притворялась, что читает то, чего не писала. Я сидела рядом и и видела, что она на самом деле изображает чтение с чистой страницы минуты так три. Это вызывало у меня такой приступ смеха, что я не могла остановиться. Мистер Донелли по-доброму улыбался, когда она заканчивала и говорил: «Поделись с нами шуткой, Бев».
Женщина бросала на меня злой взгляд.
Я не могла поделиться шуткой, потому что сама не понимала, что же меня так забавляет. Кроме, может быть, того, что я вспоминала нелепые отчеты по прочитанным книгам в старшей школе, которые я выдумывала.
Но это выдумывание ничего не стоило по сравнению с тем виртуозным представлением, которое устраивала эта женщина. Вот где, что называется нереализованный потенциал. Я восхищалась и в то же время считала ее дурой за то, что не выполняла упражнения. Зачем ходить, если не хочешь работать?
Может быть я думала, что каждый переживал то же, что и я - ежедневный праздник после диеты. Было чувство большой удачи. Мне было жаль восемнадцатилетних на последних рядах, которые щелкали жвачкой, разваливались на стульях, вели себя как плохие ученики старшей школы. Видимо, ходить на занятия их заставляли родители. Правда, таких было меньшинство. На первых рядах сидели студенты с другого конца спектра. Очень вежливые бабушки, несколько остроумных женщин среднего возраста, монахиня, вышедший на пенсию страховой агент. Большинство же студентов было примерно моего возраста, двадцатичетырехлетние, и жертвы предшествующей тяжелой жизни. Было несколько льготников – ветеранов войны во Вьетнаме, еще молодые матери с детьми, в основном замужние, и две мои новые подруги – Арлен и Лиззи. Арлен была из Миддлтауна и в старшей школе возглавляла девчоночью банду. У нее был шрам от ножа на плече и татуировка на фаланге. Сейчас она писала прекрасные поэмы с метафорами из природы и работала бухгалтером. Лиззи ездила автостопом в Калифорнию и обратно, сдавала кровь, чтоб заработать на еду, жила в палатке у реки, потом вернулась домой и узнала, что ее бойфренд, игравший на гитаре как Джимми Хендрикс, за день до ее приезда покончил с собой. После этого она потеряла голос и ее поместили в государственную психолечебницу, где через четыре месяца к ней вернулась речь. Теперь она работала там с детьми-аутистами.
Свободное копирование
