Проснулся я в воскресенье с затекшими мышцами, но затем последовала энергичная прогулка во дворе, а потом продолжилось мое путешествие по воображаемой карте, в результате чего в нем прибавилось еще несколько километров. А затем случилось еще одно событие, которое очень сильно меня воодушевило.
Я осознал, что у меня появился сосед – в камере, находящейся сбоку от моей. Я слышал шепот охранника и звук отрывающейся задвижки во время обеда. Это было первым знаком того, что в соседней камере кто-то есть, и я решил, что его, по всей видимости, только что сюда перевели. И вот, когда в послеобеденное время в этот день я сидел на нужнике, работая над очередной иглой из рыбьей кости, я услышал звук, приведший меня в неописуемый восторг. Очень простой звук. Серии стуков в стену – шедших, очевидно, из соседней камеры.
Я простучал в ответ костяшками пальцев: Тук тук тук.
Он простучал в ответ. Три стука. Потом была пауза. Услышав, как отворился глазок, я умудрился мгновенно встать и продолжил ходить, сконцентрировавшись на работе над своей костью.
Затем, в паузу, когда глазок был закрыт, последовали серии стуков, достаточно быстрых, но четко структурированных в группы по два: 2,4. Потом – 1,5. Потом – 4,3. Затем 1,1. И так далее. По крайней мере, это все, что я услышал в первый раз. Я достаточно хорошо знал азбуку Морзе чтобы понять, что это была не она. Но это был код, без сомнения. Затем я вспомнил свою книгу, «Политические узники в Царской России». Должно быть, это тюремное Морзе! Черт! Почему этот отвратительный автор не объяснил этого кода?! Я начал отвечать теми же группами, хотя некоторые последовательности были слишком длинными, я не мог запомнить их полностью и тогда сдавался, посылая серии простых стуков, или два стука и затем еще два. Я смеялся от счастья. У меня появилась компания! Другое человеческое существо за соседней дверью, мой товарищ по несчастью – тот, с кем можно разделить свои чувства, тот, кому ты не безразличен, кто поймет. Я понятия не имел, что у него был за код, и даже был ли этот код на русском языке. Но это было общением. Меня полностью захватило это занятие – я стучал, слушал, стучал и смеялся. На глазок я перестал обращать внимания, совсем забыл про него. Задвижка открылась с ужасающим лязгом. Охранник, бывший на дежурстве в этот раз, не был особо дружелюбен, но и не принадлежал к совершенно ужасному типу. Он просто произнес безразличным голосом: «Не положено! Если ты сделаешь это снова, то отправишься в карцер. Стучать – очень серьезное нарушение!» Он взглянул на меня, чтобы удостовериться, что я понял. «Я понял», - сказал я, подошел к койке и сел. Мое сердце радостно колотилось. Я услышал, как задвижка в соседней камере открылась, и по голосу охранника я понял, что он делает аналогичное внушение моему новому другу. Но я знал, что мы сможем что-то в результате придумать, и внутри меня переполнял восторг.
Некоторое время далее я провел за дрессировкой этого охранника с моей шляпой. Потом я снова приступил к работе над рыбьей костью, и, пребывая в состоянии большого воодушевления, придумал нечто, что должно было сработать. Я расщепил мягкий конец кости и обернул два получившихся кончика вокруг спички. По моей задумке после того, как кость засохнет и затвердеет, я мог бы вынуть спичку и получить, таким образом, вполне рабочую иглу с ушком, склеенным природным костным клеем. Потребовался день для того, чтобы кость затвердела. Затем я продел нитку в ушко и начал работать над латанием своей рубашки – игла держалась. Маленький успех, но он казался мне триумфом. Несколько пуговиц от своей рубашки я потерял. Видя, каким твердым и гладким стал мой хлебный календарь, я сделал таким же образом несколько хлебных пуговиц, в которых продавил дырки. После того, как через день или два они затвердели, я отполировал их об одеяло, и они стали такими же гладкими, как кость, а потом я пришил их к своей рубашке. Через некоторое время игла поизносилась, но смастерить еще одну было мне в радость.
Свободное копирование
