В тот самый момент, как только я открыл глаза, боль пронзила меня снова. Ублюдок принес мое пальто для утренней прогулки, но я сказал, что хочу остаться в камере, потому что болен.
- Не положено!
Я вышел наружу, зажмурив глаза от яркого света коридорных ламп, чтобы уменьшить боль. Каким-то образом я помнил, что мне нужно продолжить считать свои шаги. Я находился уже загородом, обходя населенные пункты, достаточно большие для того, чтобы иметь отделение милиции, и принялся задумываться над тем, как мне преодолеть государственную границу. Но до нее было еще далеко. Я прошел только сорок или пятьдесят километров, но оставить Москву далеко позади себя было облегчением.
После завтрака меня стало тошнить еще больше, но усилием воли я заставил содержимое своего желудка остаться внизу. Несколько минут я судорожно работал над своим календарем. Я молил о том, чтобы снова завели аэродинамическую трубу, и я смог бы проорать парочку ругательств, рассказать пару шуток, спеть песню, подымающую дух. И в то же время я боялся, что вой трубы разорвет мою голову. Но трубу не завели. Сегодня не будет аэродинамических исследований, сказал я себе.
Я выпил горячую подкрашенную воду с сахаром, а потом много холодной воды, и поэтому часто мочился. Потрогал свои голени. Они были чрезвычайно мягкими. Когда я вымыл голову и провел рукой по волосам, еще один клок остался у меня в руке. Теперь, ощупывая пальцами голову, я мог почувствовать три небольших голых места. Это был знак серьезного физического истощения, и он заставил мое сердце биться учащенно, так что мне пришлось усесться на койку, уставиться на дверной глазок и прочитать себе нравоучение, чтобы успокоиться. Я сделал несколько длинных вдохов и выдохов. Когда время подошло к без пятнадцати десять, и я расписался в книге из железа, боль в моей голове значительно спала – хотя, когда я закрывал глаза, то все еще видел пульсирующие огни.
Сидоров пришел позже. Он произнес: «Доброе утро», - как если бы ничего не случилось.
- Вы готовы во всем сознаться сейчас?
- Мне не в чем сознаваться.
Усилием воли я улыбнулся в это ненавистное лицо.
- Вы также можете понять, что мне не в чем сознаваться, и я никогда не сознаюсь. А потом мы можем побеседовать о чем-нибудь, или вы дадите мне хоть немного поспать!
- Посмотрим.
Совершенно никакой день. Сидоров часто зевал. Мне было очень тяжело. Я зевал постоянно, тер свои глаза снова и снова. Почти в обычном порядке я свалился на пол, мертвецки спящим. Несколько раз, как мне кажется, Сидоров оставлял меня на полу достаточно долгое время для того, чтобы я провалился в сон еще глубже, перед тем, как вызвать охранника, чтобы тот вылил мне за шею холодной воды. Шок от этого был настолько силен, что, как мне казалось, что я мог расслышать тяжелое биение своего сердца.
Свободное копирование
